вот, отвлеклась я. В старших классах моя сестренница влюбилась в паренька одного, который после речного училища к нам на второй плотовоз «Александр Невский» был направлен. Механиком, кажись… Я-то, хоть и маленькая еще была, в классе четвертом-пятом, наверное, училась, но помню все хорошо. Красивый такой парень был… Ну! Ну, ну, чего бычком-то смотришь, – переключилась она на Кирилла. – Ясно дело – тебя, сивенького моего, не красивши… – И вновь, повернувшись ко мне, продолжила: – Волосы у него, у Юрия-то, русые, вьющиеся были. Кепочка морская с кокардой, тельняшка из-под форменки волнами на груди голубеет. Глаза – синей Байкала, однако, были. На гитаре хорошо играл и пел очень славно. Бывало, вечером на лавочке под большими тополями у речного вокзала соберутся девушки, парни. Кто-нибудь попросит: «Спой, Юра…» Он улыбнется грустной такой улыбкой, струнами тихонечко поперебирает, а потом негромко так, задумчиво, глядя куда-то вдаль, за Байкал, начнет:

«У Геркулесовых столбов лежит моя дорога.

У Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей.

Меня оплакать не спеши, ты подожди немного

И платьев черных не носи и сладких вин не пей…»

Мы, малышня, в сторонке стоим или на корточках сидим, рты разинув. Завидуем старшим. Себя на их месте представляем.

А я – того больше радуюсь за сестренницу свою, которая рядом с Юрой сидит с одной стороны. А с другой – ее закадычная подруга Аня, совсем недавно к нам в поселок с БАМа переехавшая.

Сидят обе такие красивые, в платьях нарядных, с косами. У Светы, сестренницы, волосы русые, как и у Юрия, а у Анны – черные, как вороново крыло…

Тополя вершинами слегка шумят от теплого ветерка. Волна лениво всплескивает. Широкая лунная дорожка на темной воде золотится… Красота!.. А тут родители нас, ребятишек, домой зовут. Несправедливость прямо какая-то! Скорей бы уж вырасти, чтобы так же вот сидеть с парнями и никуда не спешить… И в детских грезах, уже засыпая, разумеется, виделось, что все парни поселковые по мне, красавице, сохнут…

Сразу почти после школы, осенью, Светлана с Юрием поженились. У самого порта им и квартиру двухкомнатную дали.

Свадьба, помнится, ох и веселая была!.. Только вот закадычная подружка Аня на нее не явилась – больной сказалась. А вскорости и вовсе, не простившись, в город укатила.

По весне только с ней потом свиделись. Аккурат в родительский день Анну с матерью ее на кладбище нашем деревенском встретили. Они к Аниному отцу на могилку пришли. Его зимой лиственничной лесиной в лесу придавило.

Анна, за то время, что я ее не видела, сильно переменилась. Как-то вся осунулась, поблекла. А мать ее, которую я видела впервые, стоит рядом такая красивая и моложавая. Киноактриса, да и только!

Косы, как и у Анны, тоже черные, но только не вдоль спины, а кругом, словно короной, на голове уложены. Шаль цветистая. Глаза карие, со вспыхивающими в глубине искринками. Губы яркие, пухлые. На щеках здоровый румянец.

Подозвала она меня, эдак пальчиком, конфетой хорошей угостила и говорит: «Покажи мне деточка, где у вас тут кто-нибудь с именем Света похоронен».

Мне от этих ее слов почему-то страшно сделалось. Уж больно голос у нее холодный, механический какой-то. Будто это не она говорит, а кто-то другой изнутри вещает.

Убежала я и конфетку ту, дорогую, выбросила.

А на следующий день, перед последним паромом, зашла к Светлане в гости Аня попрощаться перед отъездом в город. Рассказала, что в институте теперь учится и что скоро у них сессия…

Я свидетельницей всему тому была, потому что частенько у Светланы гостевала, когда Юрий на дежурстве на судне или в рейсе бывал. Чай, помню, все вместе сели пить, с крыжовниковым вареньем… Потом Светлана, по просьбе Анны, фотографии ей свадебные показывала…

Дня через два после этой встречи Юрий из рейса вернулся. Света ему все новости поселковые рассказала, в том числе и о том, что Аня у них была и что учится она на археолога и что летом куда-то в Кара-Кумы в свою первую экспедицию собирается, и что Юрию просила привет передать – всенепременно.

Как-то напряженно, помню, сестренница все это об Анне говорила. А Юрий улыбнулся так по-доброму и говорит:

– Ну, меня же она в Кара-Кумы с собой не забирает. Да и моря там для нашего корабля нету. Ты лучше, жена, сготовь чего-нибудь по-быстрому. Я с утра ничего не ел.

И, прижав ее к себе, он ласково так по голове ее погладил, словно ребятенка несмышленого.

А еще дня через два обнаружилось, что одна из фотографий свадебных, где только Юрий и Светлана были, пропала. Как сквозь землю провалилась. Молодожены сначала на меня грешили. Потому что уж больно я часто эти фотографии разглядывала. Там Светлана с Юрием такие красивые, счастливые. В белом и черном. Пышном и строгом. Прямо картинка, да и только!

Потом они решили, что Анна на память забрала. Посмеялись еще между собой и они и подруженьки Светланы, местные – хорошо, мол, что Анька только фото увела, а не сам оригинал… На том все и успокоились.

А тут, через недельку еще, наверное, фотография вдруг обнаружилась. Причем в альбоме, где и все другие снимки хранились. Лежит себе на своем обычном месте, но… с изъяном. У Светланы с левой стороны груди аккуратненько так, сердечко вырезано. И дырочка этой формы на том месте зияет.

– Ну, чего ты ухмыляешься? – вновь переключилась Надежда на Кирилла. – Я же тебе ту фотокарточку показывала. Да ну его! – отмахнулась она. – Дальше-то вот что было.

Перепугалась Светлана. Понять ничего не может. И посоветоваться не с кем – Юрий в рейсе опять… Ну, кумушки-соседушки и посоветовали к бабке Варваре, ворожее местной, сходить. Та чирии, ячмени умела заговаривать. От надсады лечила. Голову править могла. Желающим девкам на бобах и картах гадала. Судьбу предсказывала. Говорят, и присушку-приворожку для любови счастливой могла сотворить, да и аборты тайные вроде тоже практиковала. Хотя грех на душу брать не буду – точно того не знаю.

Ну, ринулась Света к ней почти уже в сумерках. А та далеконько, в пади Щелка, жила.

В сенцах и на чердаке у нее вечно всякие травки да корешки сушились. От этого и запах в избе необычный такой, хороший, стоял.

Чуть не бегом к ней почти, в одном халатике, бежит. На ходу плащ, впопыхах на халат накинутый, запахивает. Под вечер-то на Байкале, в начале лета, прохладно еще. И только в Щелку ступила –