– Молчу, молчу, – закивалата. – Понимаю, Жорик у нас – Шекспир, его править нельзя. Простонепонятно, как заставить несушку щебетать? Мы же обязаны добуквенно соблюсти«пьесу».

– Замечательно прокудахтают, –заверил Жорик.

– А улыбка поросенка? – неуспокаивалась Лиза. – А счастливая коза? Как зритель поймет, что вонючаягадость рада до усрачки?

Не успело прозвучать последнее замечание, какмилое животное встало в странную позу, задрало хвост… В воздухе поплыломерзительный запах!

Лиза закатила глаза.

– Начинается!

– Где дебилки? – взвыл Фомин.

В комнату влетели долговязые девицы. Яневольно улыбнулась: парочка привыкла к такому обращению, у них выработалсяусловный рефлекс. Очень часто люди стандартно реагируют на ключевые фразы, носо стороны их поведение выглядит смешно.

Не так давно мы с Олегом отправились всупермаркет. Купили там полную тележку продуктов, и Куприн, открыв багажник,начал сваливать в него пакеты. Супруг всегда сам осуществляет загрузку, мне онстоль важную процедуру не доверяет. Я не спорю. Это бесполезно.

Не успела я расслабиться, как над площадьюполетел раздраженно-визгливый вопль:

– Сколько можно возиться? Ну не идиот литы! Ничего не способен сделать быстро! Дома ребенок голодный сидит! Заводидрандулет!

Я невольно поискала глазами источник звука иувидела бабу в цветастом платье, понукающую своего супруга. Пожалела бедногопарня, и тут случилось странное. ВСЕ мужчины, рывшиеся в багажниках, вынырнулиоттуда и почти хором ответили:

– Сейчас, дорогая, еще пара минут – иедем!

Один Олег не обратил внимания на крик. Да ипонятно почему: у нас нет детей. Вот она, стандартная реакция на внешнийраздражитель! Бедные мужья даже не сообразили, что визжит не своя баба, ачужая. Ну прямо собаки Павлова! Раз орут – надо живо соглашаться и лезть заруль.

Вот и две долговязые девицы материализовалисьв студии, едва услышав обращение «дебилки».

– Убрать, побрызгать дезодорантом! –бушевал Николай. – Где Фрося? Кто у нас актриса?

– Я здесь, – донеслось из самоготемного угла студии. – Сижу тут уже час.

– Выйди из сумрака! – заверещалФомин. – Нашла куда забиться…

Легкая тень шмыгнула к середине комнаты,режиссер уставился на новое действующее лицо. Меня охватило удивление: неслишком-то красавица была похожа на деревенскую простушку, в круге света стоялавысокая черноволосая смуглая девушка, смахивающая на испанку. Настоящая Кармен,никак не Фрося.

– Тебя как зовут? – спросил Фомин.

– Фатима, – ответила актриса.

– Таджичка? – решил уточнитьНиколай.

– Татарка, – с достоинствомпоправила Фатима и ехидно добавила: – А вы по национальному признаку снимаете?Я не напрашивалась, меня вон тот парень на кастинге выбрал.

– Офигеть! – взвыл Фомин. –Жорик! Скунс! Фатима сюда никак не подходит!

– Она симпатичная, – уперсярекламщик, – хозяину понравилась, ее утвердили!

– Мне уходить? – изогнула девицаправую бровь. – Я не устраиваю вас? Не можете забыть двести леттатаро-монгольского ига?

– Лиза, – еле слышно сказал Фомин, –забери Фатиму и немедленно сделай из нее Фросю.

– Йес, – кивнула та и поманилаактрису: – Пошли.

– А мы пока займемсяобстановочкой, – начал приходить в себя режиссер. – Начнем с поросят.Давайте их сюда, вытряхивайте из перевозки, живее.

Оказавшись на свободе, два подсвинканемедленно описались. Миша фыркнул.

– Может, сначала с козой отснимем, апотом картинку добавим? За всеми сразу не углядим!

– Ставьте козу в центр, – велелФомин. – Эй, как тебя там, Машка, иди сюда!

Коза и не подумала его слушаться. Онамеланхолично отвернула морду и попыталась жевать брюки Миши.

– Дебилки, пинайте дуру на точку, –приказал режиссер. – А ты чего стоишь? Помогай!

Последнее обращение относилось ко мне,пришлось подойти к милому созданию, которое при ближайшем рассмотренииоказалось не таким уж и милым. Я не могла сообразить, куда лучше упиратьсяруками, чтобы сдвинуть козу с места. Ее голову украшали острые рога, а состороны хвоста, помня о случившемся, я приблизиться не рискнула.

Очевидно, те же сомнения терзали и длинноногихдевиц, они отнюдь не спешили бросаться мне на помощь.

– Долго повторять? – пошел вразносФомин, и тут козочка, ловко перебирая копытами, сама прошла несколько метров.

– Супер! – восхитилсяНиколай. – Строим декорации – утро в деревне. Вперед! С песней!

Девушки заметались по студии, вытаскивая иззакоулков бутафорский забор, фальшивые деревья, банки, горшки…

– Живей, живей! – подгонял ихНиколай. – А вот и Фрося.

Я посмотрела на вошедших и икнула. Если кто извас помнит фильм «Морозко», то легко представит, как выглядела сейчасФатима, – она была вылитой мачехиной дочкой. Две белые косы из мочалки,густая челка на лбу, лицо вымазано известкой, ненатурально красный румянец,щетина искусственных ресниц, огромные, намалеванные помадой губы и сарафан допола.

– Шикарно, – пропел Фомин. –Иди, садись на табуретку около козы!

– Я? – спросила Фатима.

– Нет, я! – взвизгнул режиссер.

Фатима осторожно умостилась на сиденье.

– Начинай доить! – приказал Николай.

– Я? – вновь вякнула Фатима.

– Ты, ты, – торопливо подстегнулаактрису Лиза.

– Как? – поинтересовалась Фатима.

– Просто! Никогда не доила козу? –наливался злобой режиссер.

– Каждый день начинаю с того, что шлепаюв сарай за сливками к кофе, – не изменившись в лице, сообщила Фатима.

– Ой, ща он ей вломит, – зашепталаЛиза.

Но Фомин, очевидно, был в хорошем настроении.

– Ха-ха-ха, – сказал он, – всемсмешно. Приступаем! Согнись! Ниже, подними лицо! Хватай козу! Начинай!