Напротив, Пэм всегда интуитивно чувствовала, как должны работать любые вещи в реальном мире. У нее были руки хирурга и голова прирожденного инженера. С Адамом она могла говорить о кладовках, шкафчиках, настилке полов и различных приспособлениях – так, как я говорить не умею. Со мной Адам старался держаться максимально почтительно, но под конец это давалось ему нелегко, и он все внимание неизбежно переключал на Пэм.

В тот день Пэм пришла к выводу, что нам нужен забор. Я же о заборах знал только одно: они стоят денег, и, судя по всему, немалых.

– А что, если нам поставить такой замечательный электронный заборчик? – предложил было я. – Он никак не нарушит общей гармонии. Лужайка выходит прямо на улицу. Все вокруг останется ровненьким и аккуратным.

Они оба посмотрели на меня, как на психа.

– Не доверяю я электронным заборам, – возразила Пэм. – Собаки через них будут пробегать совершенно свободно. А мы ведь живем на главной улице. Здесь надо не ошибиться, рисковать нам никак нельзя.

Адам долго вышагивал по периметру участка и что-то подсчитывал в уме. Потом стал набрасывать чертеж на клочке бумаги. Мы тем временем присели на низкую ограду. Пэм просила натянуть на эту ограду проволоку или сетку.

– Собакам это не позволит выскакивать на улицу, – заверила она меня. – А мы будем спокойны. Это дорогого стоит.

Мы уже собрались уходить, когда Адам спросил у Пэм:

– А о сарайчике вы не хотите поговорить?

О сарайчике?

– Это для Цыпы, – объяснила Пэм. – Надо же ему где-то спать. Ты сам говорил, что больше не хочешь, чтобы он жил в гараже, и у меня в этом смысле нет к тебе претензий.

Я вдруг почувствовал, что в моем новом жилище устанавливается власть клюва, – кто бы мог подумать, но я всем этим был сыт по горло. Да, правда, я просил о том, чтобы наш новенький гараж не превратился в жилье для Цыпы. Внутри там царила полная красота: сияющие полы без единого пятнышка, чистенькие стены, повсюду даже пахнет всем совершенно новым. Цыпе хватит одной ночи, чтобы все это загадить, не говоря уж о необходимости сооружать лестницу из мебели, чтобы он мог взобраться на свой насест, о перьях, которые будут повсюду, о рассыпанных по полу кукурузных зернах, которые привлекут насекомых и мелких грызунов – впрочем, не таких крупных, чтобы представлять опасность для петуха. Еще несколько недель назад я высказал простую просьбу: нельзя ли соорудить ему будочку? Наподобие собачьей – примерно по пояс, с закрывающейся дверью. Так, наверное, и живут миллионы цыплят в этом мире, раз уж они оказались в жилище человека. Почему бы так не жить еще одному цыпленку?

Пэм с Адамом и одним рабочим из его бригады отправились в дальний угол двора, а я, достав из своей машины кое-какие вещи – коробки с книгами и тому подобное, – понес их в дом. Складывая груз в великолепном подвале, я невольно подумал о том, как здорово жить в новеньком доме. Здесь еще никто не умирал. Здесь не было ссор и печали, пролитых слез, горьких разочарований, трагедий – никаких следов отрицательных эмоций. Здесь будут царить радость и счастье, и принадлежать они будут нам. Дом станет таким, каким сделаем его мы.

Через несколько минут Пэм присоединилась ко мне, и мы поехали к ней домой.

– Просто здорово! – воскликнула она. – Адам говорит, что сможет построить домик для Цыпы за день-другой.

Значит, у Цыпы, как и у нас, будет новенький дом, который он сможет считать своим собственным.

* * *

На следующий день я подъехал к дому с очередной порцией груза – вообще-то эти вещи надо было бы выбросить на помойку, но я решил сложить их в подвале, где они и пролежат до следующего моего переезда (если таковой еще будет, а это ведь не обязательно). Затормозив, я услышал визг пил, стук молотков и громкие голоса рабочих, подававших в этом шуме команды и советы друг другу. Чтобы посмотреть, что происходит, я пересек лужайку перед домом, обошел дом с другой стороны, и в следующий момент раздался еще один звук – это моя челюсть, отвиснув, врезалась в землю.

На моих глазах бригада Адама возводила в том углу двора, который Пэм отвела под Цыпину «будку», высокие стены из особо плотного полиэтилена «Тайвек» – они поднялись ввысь уже на добрых два с половиной метра. А повыше этих стен двое рабочих, взобравшись на лесенку, сооружали из кедровых планок крышу с крутыми скатами. Двое других клали на стены обшивку. Размером эта «будочка» почти не уступала моей первой однокомнатной квартире в Бостоне, разве что там мне приходилось взбираться на пятый этаж, а Цыпе не придется расходовать столько энергии, чтобы попасть в свое новое жилище. Домик выглядел заметно красивее половины тех домов, которые мы с Пэм осмотрели за долгие месяцы поисков, да и построен был куда удачнее.

Я молча смотрел, стараясь переварить смысл происходящего.

– Проруби отверстие для окна с фрамугой! – рявкнул Адам одному из рабочих. При этом он указал куда-то повыше двери. С фрамугой? Он обернулся, увидел меня с моим разинутым ртом и сказал: – В следующей жизни я хочу стать вашим петухом. Это – самый красивый домик для петуха во всем городе.

В городе? Да во всех Соединенных Штатах не сыщется другого петуха, который был бы окружен такой роскошью, какая ожидает Цыпу у меня во дворе – включая окно с фрамугой, которое придаст объекту эстетическую завершенность, тогда как высокие потолки создадут ощущение пространства. Не смешите меня.

В следующие два дня я наблюдал, как у входа в этот «сарайчик» устанавливают пандус из красного дерева, с упорами для пальцев ног. Потом навесили высокие двойные двери из кедра, плотно закрывающиеся на ночь, с удерживающим их внешним засовом. В задней части домика приспособили широкую полку, которую Пэм потом выстлала теплыми одеялами. Кто-то (как я подозреваю, опять же Пэм) поставил перед полкой обтянутое белой кожей кресло, которое некогда занимало видное место в кабинете моей бостонской квартиры. Все это позволяло Цыпе каждый вечер с наступлением сумерек легко взбираться по пандусу, переступать через порожек королевских дверей, вскакивать на кресло, а затем вспархивать на полку, где он и засыпал, ни о чем на свете не тревожась. Когда совсем темнело, кто-то из нас выходил и запирал дверь домика, обеспечивая Цыпе полную безопасность в его жилище. С наступлением утра все повторялось в обратном порядке.

Как я уже сказал, во всей Америке ни одно пернатое не имело таких удобств, как этот петух.

На третий день прибыл маляр-художник и со знанием дела нанес на стены домика густой слой красной краски плюс кремовый ободок, что идеально гармонировало с нашим домом. По существу, у Цыпы домик был ничуть не хуже моего. Возможно, это неразумно – испытывать такое чувство, словно проиграл в состязании петуху, о чем тот, скорее всего, просто не догадывается. Но я чувствовал себя именно проигравшим, причем на глазах у всех. Проезжая мимо нашего двора, полгорода притормаживало, гадая, наверное, а не возводим ли мы незаконное строение, чтобы сдавать его внаем, или же каретный сарай, который можно при желании превратить в жилое помещение. Скоро они обо всем узнают. И ничуть не легче, когда агенты по продаже недвижимости, проезжая мимо твоего нового дома, оставляют тебе сообщения на голосовой почте (цитирую): «Цыпе может понадобиться большой кондиционер». Я не давал Пэм услышать эти сообщения – из опасения, что она может с ними согласиться.