Когда они, наконец, поравнялись с выступом, то непочувствовали даже мало-мальского облегчения. Под прикрытием выступа импредстояло перебежать к скалам, которые надежно скроют их от глаз часовых, иэто, бесспорно, будет самый опасный участок на пути к озеру. Ждать удобногомомента не имело смысла, потому как все моменты одинаково неудобны. Лучше ужпоскорее покончить.

И они припустили.

Бежали, рефлекторно пригибаясь, чувствуя на спинахнарисованные мишени. Юркнули в скалы, повернули за нагромождение камней.

Все.

– Фу! – выдохнул Карташ. – Все ж таки неподстрелили, как каких-нибудь курей безмозглых. Маленькая, а радость!

– Как Неджметдин, сука, все выверил, тактикдолбаный! – восхищение у Гриневского явственно перемешивалось созлостью. – Нет, чтобы самому воспользоваться стежкой-дорожкой, нет, нашелсебе исполнителей!

– Он, боюсь, и не торопился с исполнением, несомневаясь, что рано или поздно дураки найдутся, – Карташу с трудомдавалось говорить шепотом. – А есть, интересно, кому стрелять? Может,вообще нет ни шаха, ни охраны, ни озера?

Карташ погорячился по всем пунктам перечисления. Ониподнялись вверх по скале, забрались в расщелину, протиснулись выше, оказалисьна площадке, где вдвоем разместились едва-едва, осторожнейше, по очередизаглянули в узкую, в две ладони шириной, щель в камне. Тогда они увидели иозеро, и шаха.

И очень не понравилось им увиденное. Хотя, признаться,красивые открылись их взорам места. Такие бы на туристических открыткахшлепать. Озеро, почти идеально круглое, радиусом метров десять, глубиной где-тометров пять, располагалось в чаше, выдолбленной в скальной породемастерицей-природой. Слово «чистейшее» не передает в полной мере степенипрозрачности озерной воды, заполнявшей чашу сию... если, конечно, упрозрачности, как и у свежести, есть степени. Одним словом, можно быпрозрачнее, да некуда.

Поверхность представляла собой безупречную гладь, отмалейших дуновений ветра водоем закрывала естественная стена из скальныхвыростов. А вдоль стены полукругом вытянулись те самые руины, о наличии которыхпредупреждал предводитель кочевников: на темно-коричневом фоне пронзительнобелела большей частью разрушенная, но местами все же почти целая, почти нетронутая временем колоннада, кое-где даже сохранились поддерживаемые ею плиты,а посредине этого сооружения размещалась небольшая круглая молельня – что-товроде каменной беседки с углублением в центре, где, не иначе, размещалсябронзовый жертвенник. Это архитектурное творение, насколько Карташ себепредставлял, имело мало общего с мусульманскими традициями. Скорее уж во всемэтом просматривалось нечто древнегреческое. Впрочем, ничего удивительного, есливспомнить, что эти земли довольно долгое время пребывали под властью империиАлександра Македонского. Собственно, все очень даже представимо: раненыегреческие воины обратили внимание на то, что после купания в горном озере ранызатягиваются на редкость быстро, по своему обыкновению они, естественно,приписали чудодейственную силу озера богам и в честь этих богов соорудили здесьхрам. Очень может быть, что предметы, покоящиеся на каменном дне озера, помняттех самых раненых и исцелившихся воинов древней Эллады.

А предметы покоились. Благодаря неимоверной прозрачностиводы много чего можно было разглядеть на дне, лишенном и намека на ил: частьмраморной доски с вырезанными на ней буквами, наконечник копья, изряднопогнутое блюдо, судя по характерному оттенку зеленого цвета – из бронзы,осколки мраморного бюста, надо думать, не пришедшегося по вкусу правоверныммусульманам, глиняный кувшин с отколотым горлышком, какие-то черепки, некиесовершенно неопознаваемые вещи, а в выемке на дне скопилась целая грудапредметов, поверх которой лежал истлевший деревянный щит (но не греческогообразца, отметил Карташ, больше похож на персидский).

Да, что ни говори, платина платиной, а особая статья –держать в своих руках штуковину, которой, быть может, касался сам гражданинМакедонский. А то и владел. И ведь действительно что-нибудь весьма ценноезапросто может валяться здесь на дне! Хоть те же осколки бюста, которые сложи ивыйдет, скажем, голова Зевса работы гениального мастера, какого-нибудьРаспопулоса из города Кастракиса, от которого дошло до нас всего односкульптурное творение, и вот, пожалте – второе. Неужто ценители поскупятся радитого, чтобы стать единственными обладателями раритета? Да выложат какмиленькие, сколько ни запросишь. Эх, кабы не шах!..

Кстати, о шахе. Небось, минеральные источники, насыщающиеводоем животворящей влагой, помогают и в деле поддержания авторитета власти.«Почему наш шах так хорошо выглядит? Да потому что в милости у Аллаха!» Насамом деле спасибо надо сказать благотворному влиянию минеральных солей, ночтобы сия простая истина не открылась, простолюдинов к озеру не допущают.

Тот, кто пребывает в милости у Аллаха, был виден с ихпозиции не хуже, чем само озеро. Карташ ожидал увидеть этакого классическогокиношного повелителя с жаркого Востока: толстого, старого, ленивого в каждомдвижении. Этот же был неплохо сложен, гибок и далеко не стар. По всемучувствовалось, что он ведет жизнь отнюдь не праздную. Да и вправду, где емуразнежиться, когда воюй с одними, конкурируй с другими, договаривайся стретьими! Одни смены власти в Афгане с кого хочешь лишний жирок сгонят: тобесконечные перевороты, то советские войска, потом талибы, теперь американцы ивызванный их приходом новый междоусобный раздрай. И несмотря на гордое званиешаха жить ему приходится не во дворце – откуда может взяться у него дворец,чай, не арабский шейх. Впрочем, в маленьких, недоступных простолюдинам радостяхшах себе не отказывал. Эти радости восточного повелителя Карташ и Гриневскийсейчас и наблюдали из своего укрытия.

Шах возлежал возле самого озера на темно-красном, покрытоморнаментом ковре, в окружении полудюжины наложниц в возрасте лет от пятнадцатидо двадцати пяти. Или кем они ему там приходятся – законные жены, рабыни? Ну ужточно не родные сестры – судя по тому, что они вытворяли на коврике.

Гриневский за спиной Карташа не то поперхнулся, не товсхлипнул. Да и у Алексея, надо признаться, дух перехватило.

И было от чего.

Голова шаха удобно покоилась на смуглом животе черноволосойчаровницы – чаровница кормила повелителя какими-то ягодками, похожими навиноград. Время от времени шах яство отвергал и неторопливо, со вкусом приникалгубами к другому фрукту – темному соску юной прелестницы. (Надо ли говорить,что грудь ее была обнажена – равно как и бюсты всех прочих наложниц?) Другая толи жена, то ли рабыня в это время исполняла то, что воспитанные китайцыназывают «игрой на флейте», а по-научному говоря – пользовала шаха орально. И,судя по замутненным глазам владыки, в сем искусстве преуспевала весьма. Еще двевосточные барышни неспешно растирали шахский торс маслами, от чего означенныйторс блестел на солнце, как надраенный самовар. Возле ковра располагалсяскладной столик с напитками в термосах (чтоб напитки не нагревались) и вазы –некоторые с фруктами, но большая часть со сладостями. Две красотки из гаремаскромно перекусывали. Отдыхающая смена, что ли? Ну да, очень похоже: чуть позжеподуставшую виртуозку игры на флейтесменила одна из отдыхающих-закусывающих ипринялась исполнять любимый миллионами шлягер в совсем других ритме итональности – голова ее двигалась значительно быстрее и увереннее, нежели упредшественницы. Ни дать ни взять выступление кумира на концерте – опосляразогрева публики группами так себе… Однако добраться до коды, до финальногоаккорда шах исполнительнице не дал: бесцеремонно оттолкнув ее в сторону, онсекунду помялся, выбирая, не выбрал и поступил точно по-соломоновски: схватилобеих массажисток за талии и повалил на ковер. Содрал с обеих невесомыеполупрозрачные повязочки, обматывавшие бедра, взгромоздился на одной, вторуюпристроил рядышком, под бочок – и заработал…