поздней ночи просиживали. Сходились комната на комнату. Человек по пять-шесть в команде.

— Мы это звали «паровозом», — меня увлек Яшин рассказ, — тоже не помню, почему. Одни другим слово загадывали, а те жестами изображали.

— Что только не придумывали! Всякие цветки, селезенки, аквариумы, сувениры, фотографии и даже зеркала пролетали на «ура». Доходили до суспензий, синхрофазотронов и целых предложений, вроде пословиц с поговорками. Хохотали до упаду. Всегда были умельцы, те, кому удавалось любое слово или фразу изобразить моментально. Минута — и чик! — готово. Я в героях не ходил, но и дурачком не был. Но однажды, — слушай, — играли с девчонками. Их, человек пять и мы с пацанами. К полуночи все слова перебрали. В выигрыше, как ни крути, женский пол. А на кону — не бантики! — кто продует, бегут по коридору голышом.

Вот тут меня и дёрнуло. Давайте, говорю, любое слово объясню без рук, одной только мимикой лица, но если уж объясню, то победа за нами. Машка Ноговицына, самая крутая, тут же: «Давай!» и в хохот. Но если не объяснишь, бежать тебе голым вокруг общаги!

— Голый Яша — это кино.

— Голый Яша — это ужас. Я оторопел. А они смеются, и парни давай меня под ребра тыкать — рискуем, вперед, не дрейфь. Махнул рукой — давай. Вышли с девчонками в коридор. Те шушукались, шушукались и, наконец, шепчут мне, — удумали же! — «пеньюар». Пеньюар — представляешь? Какие, к лешему, в те времена пеньюары? Выкопали! Я это слово слышал, кажется, но что означает — никак в толк не возьму. Вроде легкое что-то. А уже пора. Заходим в комнату, мои сидят, уши навострили — ждут. Машка мне, для куража, руки за спиной шарфом связала, и кричит: «Время!»

— Ну, и как ты выкрутился?

— Говорю тебе — звездный час. Не понимая слова, со связанными руками, я носом да ушами, не зря же оттопыренные, почти минуту объяснял. Безнадега полная. В голове одна мысль — как я голый-то побегу, — на дворе ноябрь. И тут, — оп-па! — Серега, фамилию не помню, как заорет: «Пеньюар!» Все обалдели. А я ему во все горло: «Он, мать его!» Девки от изумления с кроватей попадали. Никто не ожидал. А я меньше всех.

— Гений!

— Лучше! Общага — мир тесный. На следующий день все слышали, что я тот знаток женского белья, который «пеньюар» носом и ушами показал. Боготворили как Гагарина! Ко мне слава прикатила необыкновенная. Я может быть раз в жизни, но заимел успех у женщин. Не в шутку. Как прознали, со мной даже старшекурсницы потом вежливо здоровались. Физрук раза три выспрашивал, что такое этот пеньюар и как его произнести ушами. И с Нюрой своей я тогда познакомился…

Я уже хохотал в голос, пока он заканчивал хвастать своими похождениями.

— Да ты плут. Ай, да плут!

Яша замолчал и заботливо глянул на меня, как профессор Стравинский на Ваню Бездомного:

— Отпустило?

Я посмотрел на недопитую чашку кофе, понял, что его болтовня как-то странно подействовала, отвлекла, и честно признался:

— Да.

Крашеная тетька из автобуса мне все ещё не нравилась, но одышка исчезла, а на душе полегчало. Яша, не медля, взял меня за плечи, внимательно посмотрел в глаза и ласково молвил:

— Тогда, пошел вон, сукин сын! И цветы не забудь, пердун старый. А вернешься, если вернешься, конечно, — все расскажешь. Обещай.

— Яшенька, сам ты сукин сын. — ответил я комплиментом и обнял его, — Побегу, ладно?

— Бог в помощь, счастливчик! — он театрально «смахнул слезу». — Наташе поклон от меня.

— Пока-пока!

ХА-ХА-ТЫЙ ВЕК

О людях настоящего времени

Танька достала. Только с работы пришел, — давай ныть со своим замком. Дверь у нее не закрывается. Ладно, тесть выручил. Если начинает бухтеть — надо слушать.

Он мужик забавный. То про рыбалку целый день бурчит, то про погоду, то про политику, на худой конец. Ему ж темы выбирать, что пальцы гнуть. Иногда придирается, конечно, из-за ерунды, но сейчас — польза, — даст побездельничать. Вот начал:

— Это ты, Толька, виноват. Кто тебя просил мне утуб показывать? Не видал ничего — хорошо жил.

А сам ухмылку прячет.

— Сан Иваныч, ты же сказал, что дома сидеть скучно. На дворе зима, выйти некуда. Я-то хотел, как лучше, — подыгрываю, но понимаю, что не отвертеться.

Компьютеру его, как на грех, обучил. Теперь старик целыми днями кнопки тычет и ролики смотрит. Сейчас начнет кряхтеть про печали. И смешно, и грустно за него. Точно.

— Не, так то, да, — тесть вздыхает, медленно протирая очки. — В телевизоре одно и то же с утра до вечера, а тут хоть это… разнообразие. Я тебе про говорливого-то рассказывал?

— Рассказывал. Что он тебе? Опять жить не дает?

Танюха в коридоре копошится и оттуда язвит:

— Па, ты ему про интеллигенцию расскажи. Замок починить не может, так пусть умные мысли слушает.

Хохотнула, язык показала.

Тесть нацепил очки на нос, хмыкнул.

— Сегодня все утро смотрел. Сидит в какой-то зале, толстый, как хомяк и говорит, говорит, говорит. Ну, чисто заведенный. Цирк, вообще. Наизусть, что ли выучил? Не знаю.

— Я не понял, он кто, ученый?

Тесть усмехнулся:

— Академик. По всему, видать, что писатель.

— Писатели дома сидят и бумагу портят. Чего он в компе-то делает? Байки травит?

— Не байки. Ладно бы. Я как включил, так до обеда просидел — без остановки шпарит. И связно, и складно. Как Славка Каштанов. Саратовский который. С тем покурить сядешь, заслушаешься. Каждый раз пачки беломора — как не бывало. Шельмец! Чтоб ему в мутные стекла гляделось. И так ловко всё — как шьет.

— А чего говорит-то?

Вечер долгий, поели, а главное, замок крутить не охота. Можно и байки послушать.

— То про Гоголя расскажет, то про Шолохова. Пушкина, опять же, любит. Потом еще кого-то. Я ж не упомню. Его пока слушаешь, вроде все здорово. Отвернулся — в голове как пол помыли — чисто.

— Так «стоп» нажал бы и все.

— Не. Интересно же. Но, зараза, расстроил он меня. Вот начал про интеллигентов и достал. У них, мол, раньше так заведено было, у культурных-то, чтобы и штаны в полоску, и при шляпе, и мату — ни гу-гу. То есть, ежели слова крепкого нигде не вставил, — считался потомственным интеллигентом. А сейчас, вроде как, времена не те. Теперь, сука, — все интеллигенты. Хоть матом-перематом, или Екатерину крой в колготки — все равно никто не посмеет тебя быдлом обозвать. Ну, это нормально? Да мы в свое время этим стилягам так портки крутили, что до визга. Интеллигенты!

— Пап, ты не