– А задержка у нас какая? – ни с того ни с сего поинтересовался бездушный врач.

– При чем тут это? Откуда вы знаете? – возмутилась было больная.

– А очень даже при чем. И поедем-ка мы сейчас к гинекологу, посмотрим на УЗИ, кто это нас там так травит. Только предупреждаю: московский воздух тут не виноват.

На УЗИ проявился Георгий. Она сразу и бесповоротно поняла, что это Георгий, и немедленно купила икону, где Небесный Покровитель ее сына пронзает копьем какую-то змеевидную гадину. На свет придет новый русский мальчик. Маленький москвич, и святой у его родного города и у ее сына будет один.

У сына должен быть отец

Однако вместе с такой грандиозной нечаянной радостью выплыл и пакостный вопрос о печальном влюбленном. То есть о французском отце русского мальчика Георгия, неожиданно зажившего в Иркином животе. Сказать ему и тем самым связаться с ним (дело не в женитьбе) на веки вечные или послать на одиозные три буквы с концами, чтоб не лез в их с Георгием молодую семью никогда?

Вот тут Ире и потребовался Надькин совет. А та, занятая своими переживаниями, злобно что-то прошипела в трубку и просто внаглую отключилась потом. Лучшая подруга! Куда было деваться, кому поведать печаль? Вот и пришлось звонить рассудительной умнице Екатерине Илларионовне и раскрывать душу, не таясь. И та сказала ценную вещь:

– Профессия отца ребенка? Да пустяки это, Ирочка, бросьте. Если вы ему не скажете, вы совершите подлый поступок, потому что у сына должен быть отец, а у отца – сын. Мы ж не почкованием размножаемся. Двое участвуют. И женщина, в каком бы привилегированном положении ни была, должна не дерзать возлагать на себя роль Творца, а считаться с мужчиной, который ей дарит всего себя и не только: дарит ей святые чувства матери. Кроме того, скрыв от отца правду, вы совершаете грех, который падет на вас и на ваше же невинное дитя по прошествии времени. Ибо так устроена жизнь!

Вот какие вещи знала Екатерина Илларионовна!

Можно ли было ее ослушаться?

Ирка немедленно позвонила своему возлюбленному и сообщила о результатах УЗИ. Человек просто рыдал от счастья.

И в положенный срок появился на свет божий мальчик Георгий, или, на французский манер, Жорж. И все как-то утряслось. Отец Жоржа вовсе не был бездельником и раздолбаем, хоть в дизайнеры не стремился. А был он в прошлой парижской жизни фотографом, вернее, фотографическим подмастерьем у известного на весь мир мастера. Когда мастер увидел, что его подсобный персонал экспериментирует и имеет собственные идеи, он тут же отказался от дерзкого ученика. Молодой человек помыкался в одиночку, хотел открыть свою студию, но не хватало средств, а тут один старый лицейский приятель сделал доброе дело – порекомендовал его для работы в России, где сейчас можно заработать серьезные деньги. И потянуло юного героя в страшную чужую страну с неведомой силой. Ехал он, чтоб начать новую жизнь, накопить денег, оборудовать ателье, прославиться на ниве фотоискусства, а потом встретить небывалую любовь, потому что, по его представлениям, русские женщины умели любить, как никто в мире. И не беда, что получилось слегка наоборот – сначала невероятная русская женщина, а потом все остальное.

Жорж еще не успел родиться, а у его папочки уже прошла первая фотовыставка, имевшая приличный успех. Открыл свое вожделенное ателье, снимает для глянцевых журналов (тут Андрей слегка подсобил). Живут душа в душу, как голуби с птенцом. Но Ирка так и не дала согласие на регистрацию брака. Теперь у нее новый страх: а вдруг отношения у них когда-нибудь испортятся, возьмет тогда французский папаша своего сына Жоржа под мышку – и тютю. Насмотрелась она историй по телеку. Вон одной русской женщине во Франции не разрешают с родной дочерью видеться, не дают девочке по-русски разговаривать, крест православный срывают. Живет малышка в чужой семье, а у матери нет прав видеть собственную дочь! Нет уж! Проживем и так вместе, пока друг другу милы и нужны. Целее будем.

Жорж, а вслед за ним и Ирка пали в Надины объятия.

Закружилась нормальная дачная кутерьма: Андрей разжигал уголь в мангале для шашлыков, мальчишки стругали ему щепочки, няня Жоржа потащила младенца полдничать, Наталья Михайловна, по-видимому, проинструктированная Андреем, пыталась наладить дружеский контакт с абсолютно неконтактной Таней, Ирка тараторила новости – у нее всегда куча новостей наготове, Надя накрывала стол к ужину, успевая, как обычно, следить сразу за всеми, кто чем занят и не грозит ли это занятие жизни и здоровью окружающих.

Крик

Так и просуетились остаток дня, обустраиваясь на целое лето, расслабились за ужином, няня уложила Жоржа, Коля тоже вроде принялся клевать носом.

– А не пора ли и нам всем на боковую? – предложил Андрей.

– Ну, пап, рано еще, давайте что-нибудь порассказываем, – заканючил Алеша.

Они любили эти дачные вечера без телека, чтоб можно было слушать разговоры взрослых, иногда даже не особо предназначенные для детских ушей.

Бывало, что отец или мать рассказывали что-то из своего детства, из книг, когда-то прочитанных, а теперь никому и неизвестных, и это воспринималось как самая невиданная радость. Даже время, казалось, останавливалось, прислушиваясь к рассказам родителей.

Но сегодня был первый дачный вечер этого сезона, и все устали, и завтра тоже будет день. Вон Тихон уже завалился на веранде в полной прострации. Пришлось плестись к себе наверх, всем своим видом демонстрируя недовольство устройством мира.

– Танечка, тебе как, понравилась твоя комната? Может быть, ты хочешь на первый этаж, к нам поближе?

Девочка отрицательно качнула головой и направилась вслед за мальчишками.

– Ты, если что, зови меня, я в любой момент прибегу. Или ко мне беги. В любое время дня и ночи. Не стесняйся.

Никакой реакции. Идет себе и идет. Ну, да ладно. Слышала и слышала. Не глухая. Если что, позовет.

– Слушай, что это она такая, а? – обалдело спрашивает Иришка.

У нее опять ушки на макушке. Ничего себе ребеночка Андрюша Надьке подсуропил! За какие такие грехи?

Приходится вновь рассказывать всю историю. За столом их четверо: Надя с Андреем, Ира и Наталья Михайловна. Прослушав, вновь ознакомленные с ситуацией молчат недолго.

– О ней надо в «Жди меня» сообщить, – решительно изрекает Энэм (так всю жизнь называет Надя свою мачеху по первым буквам имени и отчества).

– Да-да, – подхватывает Ирка, – и немедленно, иначе они на каникулы уйдут, передача эта, до осени ничего не будет. Надо там по своим каналам подшустрить, чтоб пустили вне очереди информацию. А еще – поговорить бы с ней, порасспрашивать. Она наверняка многое про себя помнит. Я, например, себя трехлетнюю ой как помню. Целую кучу эпизодов могу нагнать, с именами, фамилиями и географическими названиями.

– Да, ты у нас уникум, – подтверждает Андрей, – но обрати внимание на конкретный случай: она молчит. Попробуй, разговори. Неделю в Москве с ней провели неразлучно: театры, зоопарк, Пушкинский музей, Третьяковка. Вот в Третьяковке произнесла несколько слов. А именно: «Меншиков в Березове». Картину издалека увидела и сказала. Громко так. Я даже вздрогнул. Не ожидал. Спрашиваю: «Знаешь эту картину?» – «Знаю», – кивает. «В школе проходили?» Отвечает: «Нет, не в школе, дома». И замолчала. А я что должен думать? И я замолчал. Может, она и вправду что-то о доме помнит? И молчит. У нее в личном деле записано, что предположительно родилась в этом самом Березове. Как-то она должна быть с ним связана, а?