Я – убью ее.

Странно, но я помню эти места. Я здесь бывал. Я даже вспоминаю топографические названия: справа – Липовая роща, слева – Живописная бухта. Но все очень изменилось. Между старыми деревенскими домами выросли роскошные коттеджи. Некоторые еще только строятся, другие уже готовы и стоят за высоченными заборами с автоматическими воротами.

Когда «мерседес» сворачивает на боковую улицу, я понимаю, что необходимо поменять тактику.

– За ним не езжай. Припаркуйся у поворота.

Осторожно заглядываю за угол высокого металлического забора и тотчас отшатываюсь, потому что «мерседес» стоит примерно в пятидесяти метрах от меня. Из него уже вышла Вика с бледным и сердитым лицом. О чем она думала всю дорогу? Или ее действительно укачало? И это все, что я успеваю заметить и подумать.

Подбегаю к такси со стороны шофера.

– Меняемся куртками, быстро! Не бойся, приятель, если я сбегу, ты не в накладе, моя гораздо дороже. И шапку свою давай, только быстро, быстро!

Он подчиняется мне, как робот. Кажется, я порядком заморочил парню мозги. Нахлобучив шапку по самые очки и спрятав подбородок в воротник куртки, я, как заправский шпион, неторопливо бреду по улице, глядя под ноги. Поравнявшись с «мерседесом», поднимаю взгляд. Через открытую в высоком кирпичном заборе дверь вижу удаляющуюся спину Вики. С крыльца в псевдоампирном стиле сбегает Варшавский. Значит, зря я плохо подумал об отце Нугзара.

Варшавского я убивать не буду. Он не вторгался в мою частную жизнь. И он такая же жертва этой маленькой плутовки, как и я. Но! Вика ошибалась во мне! Она думала меня женить? Ха! Она думала, что ее фантазия круче моей? Ха! Она не представляет себе, до какой степени я не фантазер в жизни. До какой степени я рационален. Она никогда не имела дела с такими, как мы, Иноземцевыми. Я думаю, что и с Максимом она просчиталась. Просто мой мальчик еще не вырос. Возможно, он и женится на ней, но пожалеет об этом уже накануне свадьбы, когда они начнут покупать кольца, свадебный костюм и выбирать в прокате платье для невесты. На церемонии он будет смотреть на меня жалкими глазами. Возможно, он даже будет жить с ней, но для нее это будет не жизнь, а мучение. Она не знает, что мы, Иноземцевы, окружены минным полем, на котором подорвется всякий, кто посмеет близко подойти к нам и заглянуть в наши глаза. Всякий!

Обо всем этом я думаю уже в такси, сидя в своей куртке и без дурацкой вязаной шапки на голове. Шофер везет меня домой и светится от радости. Ведь у него в кармане большие деньги: пятьдесят тысяч!

– Женат?

– Угу. А мы за кем следили?

– А за женой и следили.

Он хмурится, что-то вспоминает.

Давай, приятель! Неси деньги милой женушке, погордись перед ней! Но не жди от нее благодарности.

Увидев Варшавского, Вика завизжала, как Лиза, когда я возвращаюсь домой. Прыгнула ему на живот, обхватила руками шею, а ногами бедра. Хотя и то и другое у Варшавского в строгом смысле нельзя назвать шеей и бедрами. У него их нет, как и у настоящего пингвина. Он весь треугольный – от широко расставленных даже при ходьбе ног до макушки с потной тонзурой.

– Пингвинчик! – громко мурлыкала Вика в это подобие шеи. – Как я по тебе соскучилась, милый!

Она была в издательстве три дня назад. Сама рассказывала мне, как они с Варшавским обсуждали новую серию романов о любви женщин и киборгов. Я объяснил ей, что это даже не вчерашний, а позавчерашний день. В 1967 году на экраны вышел советский фильм «Его звали Роберт» с Олегом Стриженовым в главной роли. «Неужели? – удивилась Вика. – Странно, что Пингвиныч этого не помнит». – «Сколько ему лет?» – спросил я. «Точно за шестьдесят». – «Значит, он мог видеть этот фильм подростком. Не говоря уже о том, что есть куча голливудских фильмов на эту тему. Но куда чаще роботом там является женщина, а не мужчина. Помнишь, я говорил тебе, почему популярны резиновые женщины, а не мужчины?»

– Кисонька, котеночек! – противным тенором пел Варшавский. – А уж как я по тебе соскучился!

Да! Я идиот! Понятно, по чему они соскучились! Вряд ли они занимаются этим в его кабинете. Как там говорил Игумнов? Территория бизнеса должна быть стерильной? А моя, по их мнению, нет? На моей территории можно гадить?!

– Баньку нам истопил, – курлыкал Варшавский. – Жарко – как ты любишь! И веничек замочил!

Как говорил Игумнов? В любовных романах не должно быть трех Б.? Бани, блядства и беременности? Баня и блядство уже налицо, вот беременность пока не наблюдается…

Когда я прихожу домой, Лизка визжит и пытается прыгнуть мне на грудь. Я едва успеваю подхватить ее под хвост, чтобы она не шлепнулась больно на пол в прихожей. Она – единственное существо, которое по-настоящему любит меня.

Сон… Опять как старая заезженная пластинка, когда игла застряла на одной канавке. Я рвусь на перевал. За мной пять человек: две девочки и три мальчика… Они идут в связке…

Вдруг я слышу за спиной хлопок, похожий на дальний выстрел из ружья. Просыпаюсь. Смотрю в потолок.

Игла сама трогается с места, но не скользит к центру пластинки с противным скрежетом, а уверенно играет знакомую мне мелодию. Мой сон продолжается, но я точно не сплю. И я твердо знаю: все это было на самом деле. В этом я уверен, в отличие от того, что происходило со мной в последнее время. С того дня, как в мою жизнь ворвалась Вика.

Оглядываюсь, но смотрю не на группу, а всматриваюсь в долину. Как будто я что-то могу разглядеть за пять с лишним километров. В горах все кажется преувеличенно близким, в этом их главный оптический обман. Вспомнив это, снимаю рюкзак, чтобы достать цейсовский бинокль, подаренный мне отцом, когда я поступил на геофак. Сам поступил, без протекции отца.

Протекция и отец… Даже смешно!

Отец был профессором на кафедре минералогии. Он не только читал лекции и вел практические занятия, но и каждое лето вывозил студентов в поле. Он был самым авторитетным геологом на факультете и, разумеется, сокрушителем сердец студенток, и не только нашего факультета. Он пользовался этим не стесняясь и не маскируясь. Не один раз его поведение обсуждали на парткоме в его присутствии, но с него все было как с гуся вода. В каждом поле он заводил новую любовницу, как на фронте командиры заводили ППЖ[10]. После окончания практики отец прекращал эти отношения в один день. Это был его принцип. Все девушки об этом знали, но все равно велись на его обаяние и на что-то надеялись.

Знала об этом и мама. Она тоже работала в университете, секретарем декана нашего факультета. Декан и мой отец были ровесниками и когда-то сокурсниками, как я с Игумновым. Оба были старше моей мамы на двадцать лет. Все на факультете знали, что декан был неравнодушен к маме, но не все знали, в том числе и я, что отец женился на ней, студентке нашего же факультета, только потому, что после поля она забеременела. Впрочем, не думаю, что это было единственным решающим аргументом. Что-то отец разглядел в этой девушке. Может быть, то, что называется словом «покорность». Он почувствовал, что она из тех женщин, которые способны простить все. Измены. Грубость. Равнодушие. Отсутствие интереса к их общему ребенку. Все.