Лиза и правда вся дрожит. Она смотрит на меня, как мне кажется, с ужасом. Даже культя ее трясется.

Спокойно, Иноземцев, спокойно.

– Перезвоню, – буркаю я в трубку Максиму. – А ты подумай пока о том, что я тебе сказал.

– Уже подумал, – говорит Максим. – Не надо мне больше звонить. Я не изменю решения. Весной пойду в армию. Если Вика меня дождется, я женюсь на ней.

– И поступишь в Литинститут?

– И – поступлю в Литинститут.

– Тогда я слагаю с себя всякую ответственность за твою судьбу, – говорю я.

Слышу его смех сквозь слезы.

– Какая ответственность, пап? Ты за себя-то самого отвечаешь? Ты помнишь, когда в последний раз разговаривал со мной всерьез?

Сын бьет меня в самое больное место. Конечно, не помню. Кстати, почему мы с Тамарой не рассказали ему о моей амнезии? Кажется, не хотели его травмировать до совершеннолетия. Родители совершают большую глупость, не рассказывая детям о себе самого главного. Впрочем, не все можно рассказать. Можно ли, например, рассказать Максиму, что наш брак с Тамарой был не по любви? Тамара любила другого, и это был Игумнов. Половина студенток была в него влюблена. На последних курсах ему, как круглому отличнику, дали в общежитии отдельную комнату, и Слава пользовался этим на полную катушку. Тамара тоже побывала там, и я знал об этом. Но когда со мной произошел несчастный случай и я очнулся в больнице, возле моей кровати сидели две женщины – мама и Тамара. Тамару я узнал, маму – нет. Я попросил Тамару нагнуться ко мне и шепотом спросил: «Кто это?» У нее сделались круглыми глаза. «Это твоя мать!» – шепотом сказала она.

Жениться на Тамаре меня уговорила мама. «Хорошая девушка, – сказала она. – Мы с ней так подружились!»

Шафером и тамадой на нашей свадьбе был Игумнов. Я тогда напрочь забыл, что первым мужчиной моей жены был он. Но Тамара сама рассказала мне об этом в первую брачную ночь. Она считала, что так будет честно. Это было жестоко, но, возможно, Тамара была права. Лучше знать, чем выглядеть дураком в глазах людей. Проблема была в другом. Тамара сказала, что пришла в больницу по просьбе Игумнова. Он отправил ее ко мне в качестве сиделки. Это был как бы дружеский подарок с его стороны.

На похоронах отца был декан нашего факультета. Когда все бросили на гроб по горсти земли и могильщики стали широкими лопатами засыпать могилу, он подошел ко мне и положил руку мне на голову. Отец никогда не клал мне руку на голову, как и я Максиму. Странно, но для любого отца это почти невозможный жест – положить руку на голову взрослого сына. Декану это было сделать нетрудно. Он положил мне руку на голову и сказал: «Держись, сынок!» Так и сказал – «сынок». Потом я узнал, что одной из главных причин, по которой отец женился на маме, был вызов в деканат. Мама хотела сделать аборт, как делала это не одна студентка, но на этот раз декан сказал отцу, что если тот не женится на маме, то будет уволен из университета за аморальное поведение. Что он, декан, лично напишет на него донос в обком. Отец не был членом партии, но партия тогда решала все. И отец впервые дрогнул. В то время он еще не представлял себе жизни без кафедры, без поля. Так что своим рождением я больше обязан не отцу, а декану. Об этом мне рассказал сам отец, когда я разговаривал с ним по-мужски, уговаривая не обижать маму.

И еще он сказал: «Запомни на всю жизнь, Кеша! Женщины – это внеразумные существа. В глубинной сути они темные и жестокие твари. Они боготворят тех, кто их унижает, и унижают тех, кто их боготворит. Не дай тебе бог когда-нибудь всерьез полюбить женщину! Она просто посмеется над тобой».

На похороны отца пришли пять студенток. Мама пригласила их на поминки, хотя я был против. За столом они выпили водки и устроили безобразный скандал. Я впервые видел, как пять девушек ревновали мертвого мужчину друг к другу. Они чуть ли не подрались между собой.

Однажды я спросил маму, за что она любила отца. За что его вообще любили женщины? Она сказала: за то, что он любил себя. И улыбнулась. Я так ничего и не понял.

Вернувшись домой, кормлю Лизу и ложусь на диван, смахнув на пол несколько любовных романов, так что они разлетаются по всей гостиной. Во всем, что было вчера, есть одна хорошая новость: я больше никогда не буду читать эту гадость. Я соберусь с силами, напрягу свою память и напишу новый роман.

И это будет роман о горах… О перевале… Мне бы только вспомнить окончательно, что было тогда…

Встаю, иду в спальню, устраиваюсь поудобнее и пытаюсь заснуть. Я уже понял, что память моя пробуждается во время сна. И наоборот – все, что происходит со мной сейчас в реальности, – страшный сон. От него мне и нужно пробудиться.

Заснуть не получается. Жаль.

Беру с тумбочки телефон и звоню Тамаре.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Как ты?

– Тебе того же желаю.

– Это в каком смысле?

– В смысле, что все отлично с тех пор, как ты ушел от нас.

– Я только что говорил с Максом. Наш сын думает иначе.

– У Максима переходный возраст. Влюбился в какую-то девушку. Ничего не говорит о ней, но я догадываюсь.

– Почему вы живете у Сергея Петровича?

– Потому что Сергей делает у нас ремонт.

– Он не слишком спешит? Мы с тобой даже не разведены.

– Сергей – настоящий мужчина. Он не может допустить, чтобы мы с малышкой жили в квартире без ремонта.

– Упрек принял. И все-таки – когда ты подашь на развод?

– В феврале Максиму исполнится восемнадцать, мы разведемся без суда. Так будет проще.

– Ты будешь претендовать на доходы от моих книг?

– Пошел в задницу со своими книгами, Иноземцев!

– Благодарю!

– А вот о твоей недвижимости на Кипре я подумаю.

– Откуда ты знаешь о ней?

– Инга мне все рассказала.

– Все?

– Да, все. И о том, как вы кувыркались с ней, тоже.

– Почему же ты мне не сказала? Ты железная женщина?

– Потому что я презираю тебя, Иноземцев! Со всеми твоими жалкими романами и гнусными секретами от меня.

– Тамара, за что ты меня так ненавидишь?

– За то, что ты испоганил мою молодость!

– Только не говори, что я погубил твою невинность.

– Очень смешно. Да, до тебя я переспала с Игумновым. И честно тебе об этом рассказала. Но я не сказала тебе другого. Все время, пока мы жили с тобой, я любила только Игумнова.

– Ты хотела быть одной из его четырех жен?

– Лучше быть одной из четырех жен Славы, чем твоей единственной женой, Кешенька.

– Хорошо, сдаюсь. Объясни мне только одну вещь. За что женщины так любят Игумнова?