Эль Сордо усмехнулся.

— Это ты от Пабло набралась, — сказал он.

Значит, таким кургузым языком он говорит только синостранцами, подумал Роберт Джордан. Ладно. Очень рад, что наконец услышал отнего нормальную человеческую речь.

— Куда же надо идти, по-твоему? — спросила Пилар.

— Куда?

— Да, куда?

— Есть много мест, — сказал Эль Сордо. — Много мест. Тызнаешь Гредос?

— Там слишком много народу. Вот увидишь, скоро за все этиместа примутся, дай только срок.

— Да. Но это обширный край и очень дикий.

— Трудно будет добраться туда, — сказала Пилар.

— Все трудно, — сказал Эль Сордо. — Добираться одинаково,что до Гредоса, что до другого места. Надо идти ночью. Здесь теперь оченьопасно. Чудо, что мы до сих пор здесь продержались. В Гредосе спокойнее.

— Знаешь, куда бы я хотела? — сказала Пилар.

— Куда? В Парамеру? Туда не годится.

— Нет, — сказала Пилар. — Я не хочу в Сьерра-Парамеру. Яхочу туда, где Республика.

— Это можно.

— Твои люди пойдут?

— Да. Если я скажу.

— А мои — не знаю, — сказала Пилар. — Пабло не захочет, хотятам он мог бы себя чувствовать в безопасности. Служить ему не надо, года вышли,разве что будут призывать из запаса. Цыган ни за что не пойдет. Не знаю, какдругие.

— Здесь уже так давно тихо, что они забыли про опасность, —сказал Эль Сордо.

— Сегодняшние самолеты им напомнили, — сказал РобертДжордан. — Но, по-моему, даже удобнее действовать из Гредоса.

— Что? — спросил Эль Сордо и посмотрел на него совсем ужетусклыми глазами.

Вопрос прозвучал не слишком дружелюбно.

— Оттуда вам было бы удобнее делать вылазки, — сказал РобертДжордан.

— Вот как! — сказал Эль Сордо. — Ты знаешь Гредос?

— Да. Там можно действовать на железнодорожной магистрали.Можно разрушать пути, как мы делаем южнее, в Эстремадуре. Это лучше, чемвернуться на территорию Республики, — сказал Роберт Джордан. — Там от васбольше пользы.

Слушая его, Глухой и женщина все больше мрачнели. Когда онкончил, они переглянулись.

— Так ты знаешь Гредос? — спросил Эль Сордо. — Верно?

— Ну да, — сказал Роберт Джордан.

— И куда бы ты направился?

— За Барко-де-Авила. Там лучше, чем здесь. Можно совершатьвылазки на шоссе и на железную дорогу между Бехаром и Пласенсией.

— Очень трудно, — сказал Эль Сордо.

— Мы действовали на этой самой дороге в Эстремадуре, гдегораздо опаснее, — сказал Роберт Джордан.

— Кто это мы?

— Отряд guerrilleros[36] из Эстремадуры.

— Большой?

— Человек сорок.

— А тот, у которого слабые нервы и чудное имя, тоже былоттуда? — спросила Пилар.

— Да.

— Где он теперь?

— Умер, я ведь говорил тебе.

— И ты тоже оттуда?

— Да.

— Ты не догадываешься, что я хочу сказать? — спросила Пилар.

Я допустил ошибку, подумал Роберт Джордан. Сказал испанцам,что мы делали что-то лучше их, а у них не полагается говорить о своих заслугахи подвигах. Вместо того чтобы польстить им, стал указывать, что нужно делать, итеперь они оба рассвирепели. Ну что ж, либо они переварят это, либо нет. Апользы от них, конечно, будет гораздо больше в Гредосе, чем тут.Доказательством хотя бы то, что они ничего тут не сделали после того взрываэшелона, который организовал Кашкин. Тоже не бог весть что за операция была. Фашистыпотеряли паровоз и несколько десятков солдат, а тут говорят об этом как о самомзначительном событии за всю войну. Ну, может быть, им теперь станет стыдно иони все-таки уйдут в Гредос. А может быть, они меня вышвырнут отсюда. Во всякомслучае, картина получается не особенно веселая.

— Слушай, Ingles, — сказала ему Пилар. — Как у тебя нервы?

— Ничего, — сказал Роберт Джордан. — Довольно крепкие.

— А то последний динамитчик, которого сюда присылали, хоть изнал свое дело, но нервы у него были никуда.

— Бывают и среди нас нервные люди, — сказал Роберт Джордан.

— Я не говорю, что он трус, держался он молодцом, —продолжала Пилар. — Но только уж очень много говорил — и все как-то по-чудному.— Она повысила голос. — Верно, Сантьяго, последний динамитчик, тот, что взрывалпоезд, был немного чудной?

— Algo raro, — кивнул Эль Сордо, и уставился на РобертаДжордана круглыми, как отверстие пылесоса, глазами. — Si, algo raro, pero bueno[37].

— Murio, — сказал Роберт Джордан прямо в ухо Глухому. — Онумер.

— Как он умер? — спросил Глухой, переводя взгляд с глазРоберта Джордана на его губы.

— Я его застрелил, — сказал Роберт Джордан. — Он был тяжелоранен и не мог идти, и я его застрелил.

— Он всегда толковал об этом, — сказала Пилар. — Ему этамысль прямо покоя не давала.

— Да, — сказал Роберт Джордан. — Он всегда толковал об этом,и эта мысль не давала ему покоя.

— Gomo fue?[38] — спросил Глухой. — Вы взрывали поезд?

— Мы возвращались после взрыва поезда, — сказал РобертДжордан. — Операция прошла удачно. Возвращаясь в темноте, мы наткнулись нафашистский патруль, и, когда мы побежали, пуля угодила ему в спину, но кости незадела ни одной и засела под лопаткой. Он еще долго шел с нами, но в концеконцов обессилел от раны и не мог идти дальше. Оставаться он не хотел ни зачто, и я застрелил его.

— Menos mal, — сказал Глухой. — Из двух зол меньшее.

— Ты уверен, что у тебя крепкие нервы? — спросила ПиларРоберта Джордана.

— Да, — ответил он. — Я уверен, что нервы у меня в порядке,и я думаю, что, когда мы кончим это дело с мостом, вам лучше всего будет уйти вГредос.