Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Императорские курьеры, которые обслуживались на почтовых станциях в первую очередь, могли достичь столицы даже из самых отдалённых уголков огромной империи в течение восьми дней, поскольку ничего не происходило без ведома, приказа или подписи царя. Эта система курьеров была в кратчайшее время перенята от монголов и уже тогда представляла собой значительное усовершенствование по сравнению с теми временами, когда «короли, сидя в своих крепостях, следовали только пророчествам оракулов, чтобы затем выступить вдруг в очередной захватнический поход после того, как рабом было доставлено известие, написанное на его гладко выбритой голове».
В 1826 году Сергей Григорьевич стал членом «Комитета по развитию всеобщего народного образования», которому предстояло подготовить все законодательные акты в этой области.
Декабристы, мятежники 1825 года, чья идеология уходила своими корнями в немецкую философию, хотели сократить программу всеобщего народного образования, в то время как Строганов при поддержке Сперанского и председателя Комитета решительно протестовал против любых ограничительных мер. Ему не всегда сопутствовал при этом успех, но в январе 1828 года были выпущены распоряжения о создании народных школ и гимназий; спустя несколько месяцев после этого был открыт Центральный педагогический институт, а в 1835 году были изданы учебные программы для всех крупных университетов. Создавались не только привилегированные учебные заведения и школы: многих молодых русских учёных посылали в Дерпт, в Эстонию, которая славилась своим высоким научным уровнем.
Царь одобрил, кроме того, представленный Сергеем Григорьевичем проект о том, что в каждой губернской столице за повышение всеобщего образовательного уровня должен отвечать представительный совет под председательством губернатора; все высшие учебные заведения должны быть ограждены от произвольного вмешательства извне.
Министром графом Киселёвым был подготовлен проект отмены крепостного права, но революция 1830 года во Франции и последовавшее вскоре после неё восстание в Польше приостановили осуществление первоначального плана реформ Николая I.
Польское восстание 1830–1831 годов было жестоко подавлено. «Польша означает для России примерно то же самое, что Ирландия для Англии, – писала леди Лондондерри. – Завоёванная страна, униженное королевство, которое никогда не забудет о своей бывшей независимости». Польше были предоставлены автономия и свобода, причём в такой степени, в какой раньше в России этого никогда не было, но страна не хотела мириться с чем-либо меньшим, чем полная независимость.
«Я сидела на обеде рядом с царём, – пишет супруга австрийского посла вскоре после этих событий. – Мы много говорили, и мне не раз бросалась в глаза его полная меланхолии улыбка и почти неосознанное выражение подлинной озабоченности в его словах… Я ни в коем случае не согласна с теми мерами, которые были им приняты. По моему личному мнению, он тиран, и, как такового, я его строго осуждаю, не находясь ни на минуту в заблуждении, и тем не менее, просто нельзя не признать в нём его необыкновенного благородства…»
Он действительно был человеком чести, который мог решиться открыто извиниться перед офицером, которому он до этого при всех сделал выговор. Считалось, что его ненавидят, однако для многих своих современников он казался «сияющим рыцарем».
Когда в Москве разразилась эпидемия холеры, Николай сразу же поехал туда, не думая об опасности заразиться, чтобы самому проконтролировать выполнение всех мер, способных предотвратить дальнейшее распространение эпидемии, и мер по оказанию помощи жертвам.
Разбитые генералом Паскевичем польские повстанцы и декабристы, которые оставались в Сибири до конца правления Николая I, знали только эту жестокую сторону царя, которая и снискала ему славу бессердечного тирана. Они замечали иронически, что его представление о всеобщем благе для страны должно обозначать собственно только то, что в этой стране хорошо живётся генералам.
Одоевский, известный критик славянофилов, автор знаменитых философско-фантастических повестей, рисующих картины будущего, писал: «В России много плохого, но в общем и целом всё хорошо. В Западной Европе много хорошего, но в общем и целом всё плохо».
Несмотря на то, что Россия по европейским стандартам считалась отсталой страной, здесь никто не голодал. Везде были белый хлеб и хорошая говядина. Императрица-мать, вдова Павла I, способствовала открытию по всей России, и в особенности в провинциальных столицах, благотворительных учреждений, больниц и приютов для бедных. Московская городская больница, построенная князем Дмитрием Голицыным, могла принять 450 пациентов. «Самые бедные принимались без лишних вопросов и без каких-либо трудностей; хороший уход, порядок, соблюдение необходимых правил, чистота, вентиляция – всё это вне всякой критики. Ещё один голицынский госпиталь финансировался исключительно из доходов, получаемых от его имений. Были больницы для детей и для жертв холеры. Все эти учреждения получали всю необходимую им финансовую и материальную поддержку».
К этому леди Лондондерри добавляет:
«Мы встретили здесь, как и во многих русских домах, целый ряд лиц, которые как бы являлись частью домашнего хозяйства, но положение которых в доме определить было трудно. Мы встретили двух англичанок, одну персиянку и одну осиротевшую племянницу… В этой стране кругом царят благотворительность и любовь к ближнему, начиная от царя и до самых низших слоёв. Я нигде не встречала такой заботы о народном образовании, нигде не сталкивалась с тем, чтобы потребностям бедняков уделялось там много внимания во всех отношениях».
Натали Строганова руководила целым рядом таких учреждений, поэтому её гости имели возможность изучать этот вопрос из первых рук. Можно возразить, что гостям чаще рассказывали об успехах, а не о недостатках. Однако нет никакой причины сомневаться в этих высказываниях, которые подтверждаются также многими другими.
В начале 1837 года русское общество было потрясено смертью Пушкина, который погиб на бессмысленной дуэли. Он был искренним другом и частым гостем в гостиной дочери Кутузова Елизаветы Михайловны Хитрово[50] – матери графини Долли Фиккельмон, австрийской посланницы.
В своих образных дневниковых записях Долли называет Пушкина «похожим одновременно на обезьяну и на тигра. Безобразнее и быть нельзя. В нём течёт африканская кровь, и в его взгляде всегда есть что-то дикое… но когда он начинает говорить, то полностью забываешь о его внешности… Во время беседы в нём нет ни тщеславия, ни своенравия, его слова всегда интересны и остроумны, энергия и восторженность просто бьют из него ключом. Мадам Пушкина необыкновенно красивая женщина; в ней есть что-то поэтическое и трогательное. Она молода, стройна и высока ростом, с лицом мадонны и почти прозрачным цветом лица. Её с тонкими чертами лицо, прекрасные чёрные волосы и большие тёмно-зелёные глаза придают всему её облику что-то неземное, трудноуловимое. Он искренне её любит… У меня есть какое-то чувство, что эта женщина не будет счастлива, хотя кажется, что сейчас она на верху блаженства…»