я не видел ночью этого окна освещенным. И вот я гляжу на лампочки и вдруг над собой чувствую свет звезды, гораздо более слабый, но гораздо более сильный. Небо серое, и звездочки – это слабые точки на нем, но они отвлекают от головной боли, их нельзя выключить, как люстру надоедливую, с ними ничего нельзя поделать, и поэтому они сильней. Под утро небо начинает синеть, а луна краснеть, по мере своего приближения к горизонту. Она начинает бледнеть за утренними облаками, туманами и дымами, пока не садится за дома, почти уже растворившаяся в раннем рассвете. Здесь нет теневых сторон улицы, по какой бы стороне ни шел, солнце пригревает, лед сияет, смотри себе прямо под ноги. Очень полезно переделывать хозяйственные дела, замечаешь что-то особенное. Баночки с горчицей в сетке у человека – не из ближайшего магазина, ну а у меня и могло бы хватить только на баночку с горчицей, а так я пью пиво и покупаю белый хлеб, все примерно по двадцать копеек, каждая покупка. Вчера, нагруженный, возвращался из города и только у железнодорожного моста понял, как хорошо весной на воле. Никого нет на улицах, залитых солнцем, только какие-то девчонки колют лед на шоссе. Здесь, где дома даже не просто широко расставлены, а тянутся линией вдоль одной только стороны улицы, а вторая – железная дорога, солнце слепит вовсю. На асфальте лужи и характерное марево в воздухе, удерживающее людей в тенях где-то, где их и не чувствуется. Самое солнечное время я и привык проводить за решеткой и любоваться весной из окна, забранного сеткой. Это так несправедливо, ведь я как раз из тех, кого манит весенняя даль, кому хочется тут идти совершенно свободно. Перевожу от мамы книги свои, в расчете на книжный шкаф. Да, эта весна сделана. Пишут, что на Менделеевской линии поставят памятник Ломоносову к восемьдесят шестому году. На Белы Куна навалены кучи глины, что-то тоже затевают. Ну, не памятник же. Люди, если бы я не сидел так часто, почти все в транспорте были бы уже знакомые, а так я признаю только хоть отвратительные рожи. Обеденный перерыв, и белые халаты все на улице, придется спуститься попозже, я еще должен купить хлеб, какую-нибудь рыбку в томате для супа, да и вина вторая бутылка не помешает. Трудно разменять пятьдесят рублей у прилавка, приходится ждать кассиршу. «Иверия», это очень хорошо для нашего магазина. Тихо совершаю все свои покупки, вчера люди где-то брали тюльпаны-леденцы на палочках, но, видно, это где-нибудь на Славе или еще дальше. Тихо играет музыка Гагаку. Сижу дома. Все, что надо было, сделано. Остается попивать Херес и поджидать Веру. У нее сегодня будет работа по дому. Люди бредят весной, тут только понимая, что они уже не так молоды. Утром передача про вулканологов, довольно интересная, но однообразная. На днях в «Лен. правде» была заметка, что со спутника заметили дважды извержение вулкана в Арктике, в стороне от Аляски, неизвестного доселе арктического вулкана, а здесь показывают экспедицию на Эребус, подробно, с данными о силе ветра. Показывают озерцо лавы на дне кратера. Интересно. Г. Тазиев говорит о том, сколько людей погибло во время извержений этого времени – цифры внушительные.

Пап, с 29 янв. Уйгурсай посл. 2-ое суток – 30 толчков, 13–14 марта РОЭ землетрясение. Отправлена помощь.

Деревья, заметил, красноватые, желтые и зеленоватые даже, чем-то напоминает это золотую осень, но это только весеннее пробуждение посреди снега их к жизни. Воздух такой прозрачный. Передают, что в Москве, в Троицком переулке открылся музей хлеба. Выставлены всякие выпечные изделия.

И на завтра еще есть на пиво с вином. Херес продается второй день подряд. В газетах пишут об увековечении памяти Андропова. Город Рыбинск переименован в Андропов. Еще пишут об испанском триптихе Мыльникова, выдвинутом на соискание Ленинской премии, что он экспонируется на выставке, посвященной 225-летию Академии художеств. Я наливаю до краев пиалу с бело-зелено-золотым орнаментом чистой водой, и мне кажется, что это верно передает образ землетрясения. Дело не в том, что она расплескаться должна в случае подземного толчка, а в том, что, заглядывая в нее, мы видим воду прозрачную до дна и в ней содержится отражение будущего-предстоящего. Но сегодня холодно, ветер студит руки, и, пожалуй, далеко не стоит идти. Лед тает, так что среди дня будет час, когда запахнет весной, но точнее я этого времени не ловлю. Минус. Я уже переоделся в весеннюю одежду, да на март надежды плохи, пока солнце, а завтра, может быть, наступят холода. Теплится жизнь у пивных ларьков, тут что-то говорится и произносится. Звонила мама. К ней заходила за снимками врачиха, почему-то поднялась по черной лестнице. Пока все в порядке, Верочка ночует у нее.

Колумбийские повстанцы совершили нападение на город Флоренсию и освободили из тюрьмы сто двадцать пять человек. При этом было убито около двадцати повстанцев. Акция совершена в ответ на захват подпольной фабрики по производству кокаина, где было захвачено семнадцать тонн кокаина на сумму сто миллионов рублей.

А вообще-то и нет. Просто на вкус этих людей ты уже развращенный. Не понять, что их вкус извращенный, нельзя. Но это особенность окраин. Странно, что этот закон действует здесь, в новых районах. На Ивановской или на Народной это просто бедствие. В этом выражается, в какой-то степени, неприятие ими действительности. Но совершенно с другой стороны. То есть они не приемлют в ней нечто совершенно другое. В центре люди поневоле терпимее, но за первым же углом бурлят эти страсти. Сверху опричники, под ними балет. Они давят ИТР. И вот этот Т. Р. огрызается. Огрызается всенародно, не только они. Городское мещанство, как всегда, недовольно и культивирует свой взгляд, свое мнение. Без этого жизнь была бы невозможна, не имея никакого выхода своему недовольству, которое неизвестно на чем основано, они уже не люди. Но, чтобы из этого что-то вышло, город должен бы быть гораздо теснее. А так выходит, что и огрызаться-то им приходится только по праздникам. Люди искренно непорядочны. Это стихия. Как бы они ни были удовлетворительны с точки зрения властей, но ими полна тюрьма. И вот вой стоит у них внутри. С таким противоречием малограмотным и нечего думать справиться. Скольких людей я знаю в лицо, но не знаком по имени. Чем меньше такие знают, тем лучше. Каждый день новые новости. А вот узнаем ли мы их на улице? Нет. На улице