– Можешь помочь мне в теплицах, если хочешь.

– Не, – отмахнулся я. – Лучше начну уже принимать людей в дружину. Давно пора.

– Хочешь всё красиво обставить? Как в стародавние времена?

– Э, нет, – усмехнулся я. – Или ты предлагаешь мне устроить настоящее представление? Вызывать желающих встать под мои знамёна и вопрошать о подвигах сих отрока? Убил ли он Горыныча, аль, может, на своём веку извёл какую ведьму подколодную? – начал я подражать старикам, любящим говорить позабытыми народом словечками. – Достоин ли? Каков его род? От кого начало своё ведёт? – Приподнял я брови, глядя на кивающую моим словам Алису. – Ты шутишь?! – Выпучил я глаза на жену, так как она не переставала кивать.

– Людям страшно. Все эти нападения, – начала пояснять Алиса. – Какой-никакой праздник не помешает. И интересное представление поднимет всем настроение, хоть оно и будет полушутливым, – пожала она плечиками. – Что думаешь?

– Думаю, думаю, – проворчал я. – Думаю, ты права, – тяжко выдохнул я, понимая, сколько придётся сделать, чтобы всё красиво обставить и превратить в подобие народного веча.

А я так хотел просто отдохнуть.

– А что с наёмниками? Ты с ними говорил уже? – спрашивала Алиса, не переставая вытирать личико Юлианы, выпачкавшейся вареньем.

– Ну, мам, – отпихивала та руку с платком.

– Михаил подтвердил, что они завязывают с наёмничеством и всей командой просятся ко мне.

– С этим тебе повезло, – повела Алиса упирающуюся дочь в комнату, собирать в школу. – Им можно доверять.

– Знаю, – сказал я ей в спину, потирая живот и взирая на последний блин в тарелке. Съесть или нет?

– Неси ещё мёда и орехов, черноногий. Да, побыстрее! – приказал слуге Галлям. – Иначе кнута отведаешь, – пригладил он свою нагайку, притороченную к бедру, рядом с саблей.

– Обожди, слуга, – придержал его бек Абай. – Девок не забудь. Нам завтра в поход, отдохнуть надобно.

– Всё будет в лучшем виде, господа, – подобострастно склонился перед важными гостями управляющий лучшей гостиницей в Тобольске. – Красивейшие девушки всей Сибири скоро будут, – кланяясь, двигался он к двери, не поворачиваясь к гостям спиной, так как те могли принять это за оскорбление и жестоко наказать.

– Поторопись! – вяло махнул ему рукой хозяин этого номера и пиршества, сам Ильхам, сын хана Утямыш-Гирея. Стоило дверям закрыться, как он спросил:

– Всё готово?

– Да, мой хан, – льстиво рассмеялся мурза Галлям, первый сподвижник гневливого Ильхама, как того прозвали в родном сарае (дворце), за несдержанный нрав. – Ваша дружина полностью переброшена. Люди готовы. – Он передал Ильхаму тарелку с курагой, на которую тот указал. – Эмир Бухара выздоровел и вновь, как и прежде, поведёт ваше войско к славной победе.

– Так где же он? – капризно спросил кровный родственник хана из так называемой золотой молодёжи, привыкший получать всё, что захочет. – Мне надоело сидеть в этом мрачном городе, отказывая себе в удовольствиях!

На полу, застеленном таким количеством пушистых цветастых ковров, что самого пола было не видно, были расставлены десятки тонких фарфоровых чаш, полных самых разных блюд. Плов, перемеч, фаршированная баранина, чак-чак, бэлиш с уткой, тунтэрма… Чего тут только не было.

– Сибирь, господин мой. Суровый край. Как они только здесь живут? – С отвращением взирал на все эти блюда Абай, явно недовольный малым выбором. – Дикари.

– А ещё этот холод, – закутался в халат Ильхам, словно на дворе стояла зима.

Слуги же, заходившие в номер для смены блюд, не могли продохнуть, сразу начиная потеть в жарко натопленном помещении и чихать, непривычно заволокло всё пространство дымом от благовоний и кальяна.

Вытянутой руки не видно.

– Звал, Ильхам? – Зашел в комнату старый эмир Бухара, приставленный к нему отцом ещё в детстве и пытающийся научить тогда ещё маленького Ильхама премудростям работы с саблей, интригам и управлением черноногими, в чём не преуспел.

За провал в воспитании своего сына Утямыш-Гирей оставил его при юном отпрыске и словно вовсе забыл о старом товарище.

– Да, эмир, – благосклонно кивнул ему принц крови Казанского ханства. – К походу всё готово? Воины сыты? Обуты? – Похихикивал он, выкурив дурман-травы из кальяна.

– Все вооружены и готовы, но я ещё раз говорю – это плохо закончится, – убеждал господина эмир. – Этот Семён окопался в лесу. У него есть тяжелое вооружение и вертолёты. Говорят – даже танки! Когда как у нас ничего этого нет. Открыто нападать на него – плохая затея, – покачал головой Абай.

– Ты что, старый дурак, вздумал мне перечить?! – Недвусмысленно вынул саблю до середины Ильхам, оправдывая прозвище Гневливый. Вынимать саблю из ножен полностью сын хана не стал. Знал, что тогда по обычаям его народа родовое сакральное оружие будет требовать крови и бой насмерть с эмиром будет неизбежен.

– Мой брат, Ибрагим, спит и видит, как подвинет меня в очереди к престолу отца, – шипел Ильхам, не переставая теребить рукоять сабли. – Его поддерживает группировка этих поганых москалей при дворе! – вскричал он. – А мой брат Идигей, целующий ноги крымчакам? Думаешь, он откажется подтолкнуть меня в спину, когда я стою у края пропасти?

– Ильхам, – тяжело прикрыл глаза эмир, не зная, как втолковать в голову молодого и горячего мужика простую истину. Бой с Семёном может стоить им жизни всей дружины. Но главное даже не это! Если они проиграют, то место «гневливого» в череде наследников хана пошатнётся как бы не сильней, если бы он просто забыл об этом Семёне с супружницей.

За себя, Ильхама и его ближайших сподвижников он не боялся. Если они и проиграют, то муж той девицы, которую обрюхатил ещё безусый тогда малец, не посмеет их убить. Пленит и потребует выкуп, но не убьёт. Никто так не делает. Никто не убивает таких знатных людей. Последствия могут быть непредсказуемы.

– Позволь мне хотя бы представить тебе возможного союзника, – попросил эмир, и Ильхам наконец задвинул саблю, просто кивнув.

– Зайди! – выкрикнул Бухара, и в комнату прошел взрослый парень, с синяками под глазами, бледным лицом и подрагивающими руками.

Галлям и его брат Абай насторожились, невзначай пересев и прикрыв господина.

На вопросительный взгляд недовольного Ильхама, сразу распознавшего наркомана со стажем, эмир лишь пожал плечами.

– Это достойный наследник боярского рода Гончаровых, – представил он опустившегося мужчину. – Их род, как и наш, имеет право называть себя Чингизидами. Младшая ветвь.

– Другое дело, – коварно улыбнулся мурза Галлям. – Присядь, достойный сын этой земли. Откушай с нами и расскажи, какая нужда привела тебя к нам и чем тебя обидел молодой человек, не проживший и пятнадцати вёсен. Как там его зовут? Семён, кажется?