Глаза у Степанова сделались бесцветными от бешенства. Беневский, в трусости ранее не замеченный, ощутил, как под мышками у него возник противный холодок, взглянул в глаза Степанову и понял: сейчас тот его убьет.

Но Степанов не стал убивать «резидента и региментаря», он покинул Беневского с внушительным кульком золотых монет, зажатых под мышкой – предводитель откупился от него четырьмя тысячами пиастров.

В тот же день Степанов покинул дом, предоставленный губернатором Макао большерецким беженцам – ушел, не простившись ни с кем, ни с теми, кто был симпатичен ему, ни с теми, кого он ненавидел. Он исчез бесследно – ну будто бы растворился в пространстве. Хотя раствориться было трудно: город, примыкавший к порту, был маленьким, сползал с невысоких гор к самой кромке воды, к судам, стоявшим в бухте. Судов здесь всегда было много: и турецкие галеры, похожие на плавающие крепости, и испанские галеоны – купеческие суда, имевшие на борту собственную артиллерию, и быстроходные фрегаты, украшенные французскими флагами, и корабли Ост-Индской компании, способные разгромить любой флот в мире, даже английский…

Английских судов здесь тоже находилось немало.

В воздухе носились запахи хорошего чая, пряностей, сушеных фруктов, жженого пороха и индийских ароматических мазей, столь любимых женщинами.

Больше всего здесь продавали шелка, чая и индиго – краски, придающей любой захудалой ткани редкостный по звучности синий цвет.

Португальская часть города, состоявшая из словно игрушечных белых домиков, занимала небольшой полуостров, соединенный с материком узким непрочным перешейком, перешеек был основательно усилен каменной стеной, отгораживающей португальскую часть от китайской, на стене стояли пушки, угрожающе чернели своими чугунными жерлами, пугали и людей и корабли. На береговой линии, слева и справа от нарядных домиков, были сооружены внушительные форты, из бойниц которых также выглядывали стволы пушек.

Город украшала католическая церковь с высокой белой колокольней, увенчанной большим прямым крестом. Видя этот крест, русские обязательно осеняли себя знамением – неважно, что крест католический, Бог-то все равно один…

Крестились даже, когда Беневский запретил им это делать.

Получил деньги и майор Винблад, Беневский не обидел своего бывшего приятеля. Ни государство Солнца, ни райские острова, ни земли, где все люди равны, не волновали шведа, пусть все эти глупости достанутся убогим людям, а Винблад себя таковым не считал, у него была иная цель – добраться до родной Швеции, больше ничего ему не надо было. Думаю, что сумма, которую ему выделил Беневский, была больше суммы, полученной крикливым подмосковным помещиком.

– Ежели вы меня будете искренне любить и почитать, то моя ответная искренность будет проявляться ежедневно, – жестким тоном заявил Беневский беглому большерецкому люду, когда все собрались вместе и решили обсудить, как же им жить дальше. – А ежели напротив, я увижу, что сердца ваши отвердели и почитать меня вы больше не собираетесь, то сами понимаете, – я отвечу тем же… Так что решайте, – закончил он свое выступление голосом, звеневшим железно и очень недобро, сделал рукой картинный жест и ушел.

Что было делать несчастным камчадалам, оказавшимся вдали от родной земли, беспомощным на чужбине, не знавшим языка, лишенным денег? Покричав немного друг на друга, посетовав на недобрую свою судьбу, повспоминав Камчатку, которую они, наверное, больше не увидят, – кое-кто даже не выдержал и пустил слезу, – большерецкие беженцы пришли к выводу, что остается им только одно – держаться Беневского.

– Ну и хорошо, – сказал им Беневский, – принимаю вас всех. Вместе мы не пропадем, обещаю.

Пребывание в Макао изрядно надоело камчадалам – до зубной боли, до икоты, даже хуже, извините, – до рвоты. Надоели португальские порядки, сладкие улыбки и блестящие выпуклые глаза Франсиско Сальданьи, надо было переворачивать очередную страницу истории и двигаться дальше.

– Дальше, так дальше, – резонно заметил Беневский и занялся делом. Действительно, они засиделись в Макао – находятся здесь более трех месяцев. Пора закругляться.

Но судов, с которыми им было бы по пути, в Макао не нашлось, все шли по другим маршрутам. Поняв, что затягивать пребывание в Макао больше нельзя – может обернуться новым взрывом, – Беневский нанял джонку – китайскую морскую лодку и отправился в Кантон.

Кантон здорово проигрывал Макао в чистоте и порядке – тут не было умелого организатора Сальданьи, а жаль – очень не мешало бы иметь здесь своего Сальданьи. Это невольно отметил Беневский, но промолчал: если он выскажет это вслух, то навредит самому себе. Чем-чем, а самому себе Беневский никогда не вредил, не в его натуре это было.

В Кантоне Беневский сговорился с капитанами двух судов «Ле Дофин» и «Ле Ляверди», что те доставят большерецких беглецов во Французскую Бретань. Где это находится, никто из камчадалов не знал.

Старшим среди капитанов был «дворянин и кавалер» Сент-Илер, командовал он кораблем, имевшем на борту шестьдесят четыре пушки, второй корабль был вооружен пятьюдесятью пушками, что тоже вызывало невольное уважение.

Большерецкие беглецы, вздохнув освобождению, перебрались в Кантон. Многие из них подцепили неведомую хворь и теперь теряли силы на глазах, заболевшим сказали, что лютую болезнь успешно врачуют в Кантоне – там живут очень толковые китайские лекари.

Но местные эскулапы только руками развели – побороть болезнь они не могут, беднягам надо скорее менять климат.

Половина беглецов во главе с Беневским поселилась на «Дофине», вторая половина – на «Ляверди» и ранним утром двадцать второго января 1772 года, – утро то выдалось недоброе, хмурое, накрапывал мелкий колючий дождик, который вполне мог оказаться предвестником мощного зимнего ливня, – корабли подняли паруса.

Курс они держали на юг, к далекой цели – острову Иль-де-Франс.

В Макао остался Ипполит Степанов. Как же сложилась его судьба и почему никто из камчатских беглецов так его больше и не встретил? По мнению Беневского, Ипполит нырнул под крыло голландцев, с которыми дружил. В частности, письмо его китайскому правительству, было передано по назначению именно голландцами, тесно связанными с двором. Директор голландской компании Лерё, как полагал Беневский, незамедлительно принял Степанова, – принял потому, что хотел получить точный ответ на вопрос: зачем в Макао появились русские?

Голландцы помогли Степанову перебраться в Лондон. Оттуда Ипполит Семенович направил в Россию, на имя императрицы прошение о помиловании, подробно описал бунт в Большерецке и подготовку его, назвал имена сообщников, поведал также о приключениях, которые выпали на долю беглецов, и жертвах, понесенных ими.

Через некоторое время с берегов Невы пришел ответ. Вот его содержание.

«Указ нашему подданному Ипполиту Степанову. Усмотря из твоего нам чрез министра нашего при королевском Великобританском дворе, статского советника Мусина-Пушкина представленного всеподданейшего прошения, что ты во всех твоих прежде учиненных преступлениях имеешь чистосердечное раскаяние и с оным прибегаешь к монаршему нашему милосердию, восхотели мы призрить твое бедственное странствование, и вследствии того сим нашим указом всемилостивейше прощая тебя во всех прежних винах, повелеваем тебе явиться к упомянутому нашему в Лондоне министру Мусину-Пушкину для обратного оттуда в отечество возвращения. Екатерина. В С.-Петербурге 22-го ноября 1772 года».