Лёха машинально подался вперед и вытянул руку, чтобы поймать меня, но не удержался и завалился вперед, я упала на локти. Мы распластались на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

— Теперь, блин, веришь? — заорал Лёха Тифону, которого видеть мы не могли.

— Держи её, — откликнулся Тифон. — Я за палкой.

— Ага, держи, — проворчал Лёха. — Нашёлся умник. Как я тебя буду держать? Ты лёгкая, тебе дольше погружаться. Это ты меня держать должна.

— Если я буду тебя держать, вместе мы утонем в два раза быстрее.

Болотная жижа сверху была тёплая, как парное молоко, а снизу держала ногу ледяной хваткой.

— Главное, чтобы телефон не намок, — сдавленно сказал Лёха.

— Мне кажется, это не главное, — ответила я, но свой на всякий случай проверила.

Шорты намокли пока только спереди.

Он поднял руку высоко вверх и неожиданно стал нас фотографировать.

— Ты совсем? — поразилась я.

— А когда я ещё в болоте сфоткаюсь?

— Может ты вообще больше никогда не сфоткаешься.

— Типун тебе на язык. Ща придет Тиф и нас спасет. Он всегда всех спасает.

— А я думала ты.

— Да не. Я так, на побегушках…

До нас Тифон шёл осторожно и медленно, выискивая палкой безопасные места, куда можно наступить, а когда дошёл, сначала протянул палку мне. Я схватилась за конец, но он был покрыт обломанными сучками, которые, когда он стал тянуть, больно вонзились в ладони. Я выпустила конец и ушла в трясину обеими ногами выше колен.

Тогда Тифон повернул палку горизонтально и, схватив её с двух сторон, как планку турника, протянул мне. Я вцепилась в неё, и он дернул.

Вытащил с первого же раза. Поймал на лету, обхватил, прижал к себе, чтобы я опустила ноги в то место, где стоял он, затем осторожно переставил меня чуть подальше.

— Всё, иди сушись. Только наступай туда, где трава примята.

В кедах хлюпала черная жижа, но к счастью, они остались на ногах. Склизкая вода противно стекала по внутренней стороне бёдер,

На жарящем солнце болотная грязь мгновенно превратилась в сухую, стягивающую кожу корочку.

До леса я шла сосредоточенно глядя под ноги, подолгу прощупывая твёрдость почвы. Поэтому видеть, что произошло не могла. Обернулась на крики и оторопела.

Тифон почему-то сошёл со своего безопасного места и увяз рядом с Лёхой уже по колено.

По своим же следам я кинулась назад. Тифон протянул палку. Ухватившись за неё, я стала тянуть на себя, но с таким же успехом можно было вытаскивать из болота бегемота. Я и так еле-еле стояла на ногах, и каждый следующий рывок с лёгкостью мог отправить меня к ним, а от моих тщетных попыток Тифон погружался всё глубже.

В нескольких шагах от нас росли кустики и тонкие березки, но для того, чтобы достать до них у меня должен был бы быть двухметровый размах рук.

Лёха запаниковал:

— Беги быстрей за Яровым! И суицидника веди. Минут через десять от нас только бульки останутся.

Я суетливо дернулась, но не успела сделать и двух шагов, как из-за кустов голосом явившегося из бутылки джина, прямо за моей спиной кто-то произнес:

— Чего изволите?

От неожиданности я чуть не свалилась с кочки.

— Как ты здесь очутился?

Амелин выбрался ко мне, забрал палку и чмокнул в губы.

— Я же болотная тварь, моя прелесть. Ты забыла?

— Ну, слава богу! — счастливо взвыл Лёха. — Давай, доставай нас скорее.

Амелин подал им палку, я схватилась за него и за березу, и уже через десять минут, мы все вчетвером, переводя дух, валялись на траве возле кромки леса.

Вита

По части смеха Зоя с Егором были однозначными лидерами. Они оба умели смеяться просто так, почти на ровном месте. Из-за любой пустяшной ситуации: развязавшегося шнурка, полезшей из стакана с Колой пены, комично растрепавшихся волос, забавной тени на стене, глупой оговорки или неправильно произнесенного слова. Их легко мог накрыть истерический приступ хохота лишь от того, что кто-то чихнул или споткнулся.

Иногда Влад недовольно одергивал их, но в ответ каждый раз звучала отговорка: «Это мы Виту лечим». Против такого аргумента возразить было нечего.

Но я не сомневалась, что дело не во мне. Дело было в Зое и её смехе. Он был искрящийся, добродушный и очень заразительный. Каждому хотелось слышать его снова и снова. Ведь это означало, что всё хорошо. Не что «когда-нибудь будет хорошо», а что хорошо прямо сейчас. Именно здесь, в этот самый момент. Просто хорошо и всё.

Макс конечно из кожи лез вон, чтобы ей понравиться. Я уже немного успела его изучить. С большинством девушек он держался очень просто и прямо, а если чувствовал внимание с их стороны, то отвечал на него только в случае вероятности легких, необязывающих отношений. Но если кто-то нравился ему по-настоящему, он замыкался и будто впадал в ступор. Прежде при мне такое случилось лишь однажды и, хотя в тот раз на взаимность ему рассчитывать не приходилось, он сделался совершенно неуправляемым.

Теперь с ним происходило нечто похожее: то, глядя на Зою, он подвисал и мог даже не слышать, что ему говорят, то вдруг, стараясь подхватить её тон и настрой, тут же бросался на подвиги.

Однако Артём был очень недоволен сложившейся ситуацией. Не потому что ему не нравилась Зоя. Она ему нравилась. Он даже сказал, что в общении она самая лёгкая девушка из всех, что он когда-либо встречал. Но Зоя была права. В первую очередь для всех она оставалась подругой Тифона. Не просто сама по себе, а с обязательной оглядкой на него. На его авторитет, силу, на его мнение и чувства.

Зоя могла быть сколько угодно привлекательной и веселой, но даже гордившийся своей независимостью Артём, не мог пренебрегать её общественным статусом.

Кроме того, он полагал, что отбивать девушку друга, пусть даже не самого близкого — подло. В этом я была с ним согласна, хотя при такой постановке вопроса получалось, что Зоины чувства в расчет не берутся. Да и если кто-то кого-то любит по-настоящему, его нельзя «отбить», а если можно, то значит это была не любовь.

Какое-то время я даже хотела, чтобы Ярослав «отбил» меня у Артёма, но при всех его достоинствах это оказалось невозможно. В моей голове и сердце больше одного человека никак не помещалось.

С каждым днем я чувствовала себя всё лучше и лучше. Много спала, ела и смеялась. К запаху краски привыкла, жара перестала изматывать, внутреннее напряжение и волнения рассеялись вместе с неприятными воспоминаниями о разрушенном корпусе и том, что произошло до того. Это было похоже на настоящее выздоровление. Как если бы я переболела гриппом или воспалением лёгких. И пусть Артёма я не разлюбила, мысль о возможной смерти от любви теперь представлялась смешной и нелепой. Преувеличенной и искаженной, как ночные страхи поутру.