Вы мне тоже нравитесь.

Неужели он это имел в виду, когда говорил, что многое изменилось?

Подумал, но не смог сказать прямо?

Почувствовал, но не хотел признаваться?

И теперь так гадко и неспокойно на душе именно из-за этого?

Все усложнилось, потеряло привычные очертания, мир перестал быть таким, как Эктор привык. И рука, вздрагивающая в его ладони, – яркое тому подтверждение.

Завтра эта рука будет до крови сжимать столб, а губы будут шептать молитвы и просить о пощаде. Потому что он не мог жалеть Сашу.

Если кто-то заподозрит его в слабости, то может потребовать, чтобы девчонку наказал сам Мэлкая, и от одной мысли об этом к горлу Эктора подкатывала бессильная злость.

Осторожно приподняв руку, Эктор прижался губами к раскрытой  ладони.

Просил прощения.

За все, что случится завтра.

Все происходящее было подернуто густым туманом. Я даже не чувствовала ног, когда оказалась под открытым небом, а впереди маячил высокий деревянный столб. Мне казалось, что я увижу его – и решимость сразу испарится, но мысли текли все так же вяло и внутренний голос упорно молчал.

От присутствия Эктора за спиной по коже бежали мурашки, но я старалась не оборачиваться. Боялась, что если посмотрю на туго скрученный кнут на его поясе, то отвага мне изменит. Я слышала тихие тяжелые шаги, спокойное дыхание, могла представить, как Эктор прямо держит голову и смотрит вперед.

Он в моих мыслях.

Я чувствовала, как он заполнил собой всю мою суть; по позвоночнику пробегали невидимые пальцы, вычерчивая под кожей искристые узоры, и мягко поглаживали мой измученный разум.

Эктор так и не ушел из моей комнаты до самого утра.

Мы не разговаривали. Наставник не настаивал, а я не могла найти подходящих слов. Из горла рвалось только бессвязное бормотание и всхлипы, а в итоге я просто свернулась клубочком на широком подоконнике, прижалась к крепкому бедру мужчины и позволила ему копаться в своей голове, перебирать мои воспоминания, как бусины на нитке.

Подозреваю, что он увидел даже больше, чем нужно, но плевать.

Раз уж моя судьба окончательно перевернулась, то зачем хранить секреты, которые к моей нынешней жизни не имели больше никакого отношения?

Эктор пару раз порывался что-то спросить, но вопрос так и не прозвучал.

Я не могла спать, а он не хотел оставлять меня один на один с тяжелыми мыслями и виной, что медленно, по капле просачивались в сердце, отравляя каждое мое движение, оседая на языке противной горечью.

А перед самым рассветом, он сам помог мне переодеться.

По правилам на наказание нужно было явиться без рубашки, чтобы спина была открытой, так что я, бледнея и краснея одновременно, хотела позвать Эрису, но Эктор только отмахнулся и забрал из моих рук широкую ленту перевязки.

Он стянул мне грудь так умело и быстро, что я даже рот открыла от удивления.

Богатый опыт, судя по всему…

– Это не впервые, – пояснил он тихо. – Аду, мою жену, один раз тоже наказали плетью. Правда, она на самом деле пыталась убить одного из учеников. Вспыльчивый нрав, – пробормотал наставник, заметив мой взгляд, – ей тогда достались положенные десять ударов, а я перевязывал ее перед наказанием.

Эктор едва заметно усмехнулся.

– Она меня отчитала, как мальчишку: “Во имя Единого, Эктор, у тебя что, никогда не было женщины, что ты возишься с перевязью, как трепетная школьница? Сейчас я тебе покажу, как надо”, – мужчина аккуратно закрепил край ленты сзади. Я даже пикнуть не успела. – Урок я выучил на “отлично”.

– Вам не обязательно…

– Саша, если бы вы хотели меня выгнать, то сделали бы это еще на закате.

После этого он выпроводил меня из комнаты и повел на кухню.

Пить чай.

Я подумала, что мой наставник окончательно поехал крышей, но через несколько минут пришло простое и понятное осознание.

Он хочет показать, что переживает не меньше меня.

И за меня.

Просто не может сказать это вслух.

“Эй, Саша, мне тоже страшно, видишь?”

Я тряхнула головой и выпрямила спину. Посмотрела еще раз на столб.

Обычный, деревянный.

Вокруг него были обмотаны узкие кожаные ремешки.

Видать, чтобы жертва не дергалась.

Собственное спокойствие потрясло меня до глубины души, но я подозревала, что это дело рук Эктора. Он забирал мои чувства.

Вытягивал их, как губка вытягивает воду из миски.

Рядом с столбом стояло двое мужчин. Я безошибочно узнала магистра, а вот второго припомнить не могла.

Наверное, это тот самый наставник, чей ученик попал под мой клинок.

Магистр коротко мне кивнул, приветствуя, и я ответила так же.

Никаких слов или наставлений, никаких длинных речей.

Все пройдет быстро, хотя, судя по взгляду сероглазого спутника магистра, он хотел бы увидеть мою боль.

Он требовал страданий.

– Будет больно?

– Очень. Я не могу сдерживаться, не могу позволить, чтобы хоть одна душа решила, что вы наказаны недостаточно. 

– И что потом?

– Лечение. И долгая дорога к новому испытанию.

В голове сухо щелкнуло. Я попыталась вспомнить, что сказала:

– И так всегда? Вся жизнь рыцаря – это перебежка от одного испытания к другому, да?

А Эктор нахмурился, как обычно делал, и ответил тихо, что так и есть.

И мне стоит привыкнуть.

Он привязал меня к столбу сам, хоть я и видела: спутник магистра то и дело порывался проверить, достаточно ли туги узлы, но сразу отступил, когда услышал тихое угрожающее рычание моего наставника:

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

– Убери руки, Мэлкая.

Потом я услышала шаги.

Эктор отошел назад.

Щелкнула плеть, точно кто-то переломил сухую палку.

– За убийство ученика во время испытания силы, вы, Александра, приговариваетесь к пяти плетям, – густой и холодный голос магистра ударил по нервам, заставив меня задрожать. – Единый наблюдает за нами, и ваше прощение всецело в его руках. Пусть ваша кровь послужит искуплением, а шрамы – напоминанием.