— Да ну тебя, — отмахнулся Чеснок, перезаряжая оружие, — то обрез тебе не стреляет, то я. А патронов у меня ещё три штуки есть. Тем более что Лука обещал спереть у своего соседа десяток.

— С такой стрельбой, — заметил Буратино, — тебе и ящика будет маловато.

— Ох, и придира ты, — пробормотал Чеснок, снова прицеливаясь в бутылку.

Бах! Раздался ещё один выстрел, на назло всему бутылка продолжала стоять, и вслед за выстрелом прозвучали новые насмешки. Мужественно перенеся их, Рокко снова перезарядил обрез, но на этот раз стрелять не стал, а засунул оружие себе за пояс.

— Смотри, не отстрели себе какую-нибудь нужную деталь, — произнёс Лука.

— Да ну вас, дураки, — отмахнулся Рокко, в данный момент какие-то глупые насмешки его мало волновали, ведь у него за поясом было настоящее оружие. Это вам не поджигной какой-нибудь.

С этой штуковиной Рокко чувствовал себя настоящим мужчиной, а может, и легендарным бандитом каким-нибудь. И, честно говоря, теперь мальчишка даже хотел встретиться с тем, кто подпишется под контрактом цыганского барона.

— Пусть теперь пробуют нас взять, — храбро заявил Чеснок, — теперь посмотрим — кто кого.

— Ствол-то у тебя один, а вдруг их двое будет, — ехидничал Лука, — что тогда?

— Да хоть трое, — храбрился мальчишка.

— Точно, — согласился Буратино, — мы попросим их встать покучнее, чтобы одного патрона хватило.

— И попросите, чтобы они подошли поближе, а то Чеснок не попадёт, — заржал Лука.

— Так вы!.. Болваны, — вместе со всеми смеялся Рокко.

Но веселье весельем, а дело делом. Буратино и Рокко пошли в порт на семнадцатый пирс, туда, где работал синьор Перуцио, тот самый, которому Пиноккио помог выйти из тюрьмы. Там они его и нашли. Синьор Перуцио ходил по пирсу важно, поглядывал везде, покрикивал на всех. Сегодня он был без котелка и золотых запонок, но даже и без всего этого Пиноккио легко бы узнал его по животу.

— Добрый день, синьор Перуцио, — вежливо произнёс Буратино.

— Здрасьте, — сказал Рокко.

— А-а, мой юный избавитель, — улыбнулся подрядчик. — Кстати, имя своё назови, доблестный рыцарь, что прячет лицо за забралом. Имя своё назови и герб покажи, что прячешь ты под плащом. Или, быть может, имя твоё и герб посрамлены делом беспутным иль подлостью чёрной?

— Чего это он? — озабоченно спросил Рокко у Пиноккио, но тот только отмахнулся от приятеля и назвал своё имя.

— Меня зовут Буратино.

— Славное имя и герб твой известный всем рыцарям честным, мы рады тебе, и в кругу, что Артуром основан, будешь ты равным, — с пафосом произнёс синьор Перуцио.

— А это вы про какого Артура? Не про Артура ли Длинного, что гопник со слободы? — вежливо поинтересовался Рокко.

Синьор Перуцио укоризненно посмотрел на него и отвечать не счёл нужным. Он обратился к Буратино:

— Вы, естественно, пришли, чтобы востребовать свой долг, и я с благодарностью вам его возвращаю. Мало того, учитывая, что вы совершили поступок добрый во всех отношениях, я решил увеличить сумму долга за счёт вознаграждения вашего поступка на десять процентов, — с этими словами подрядчик достал из кармана монеты и протянул их Пиноккио.

— Благодарю, — вежливо произнёс Пиноккио, но деньги не взял, — давайте после поговорим о мелочах, а сначала о деле.

— О деле? — удивился Перуцио.

— Да, о деле. Нам нужна работа, — пояснил Буратино, глядя на собеседника, и после этого перевёл взгляд на стоящий у пирса корабль. — Вот, к примеру, что привёз этот корабль?

— Обычный колониальный набор: кофе, табак, красители, красное дерево, олово, — перечислил подрядчик. — Позвольте спросить, а какое вам дело до того, что привёз этот корабль из стран диковинных, загадок полных и чудес, где людоедов прячет лес, где в скалах древних, словно мир, есть аметист и есть сапфир?

— Дурной он какой-то, — тихо прошептал Рокко, — с ним надо держаться осторожно, вдруг он психованный.

— Хорошо, — так же тихо ответил ему дружок и продолжил уже в полный голос: — И всё-таки, как насчёт работы?

— Синьор Буратино, — начал Перуцио, — при всём моём к вам уважении, о какой работе вы говорите? Вы же, судя по всему, либо шпан, либо жиган. Я не силён в терминах и нюансах вашей бродяжьей терминологии. Но, тем не менее, мне кажется, что такие, как вы, не работают никогда, так как с детских лет асоциальная философия отторжения общества уже пропитала вас с головы до пят.

— Буратино, я тебя умоляю, будь с ним поосторожнее, — опять шептал Чеснок, — видал, какие загогулины говорит, такие только в психбольнице выучить можно.

— Так о какой работе вы говорили? Уточните, пожалуйста, — продолжал подрядчик.

— Нам бы своровать чего, — неожиданно для себя сказал Пиноккио.

— Своровать? — удивлённо спросил Перуцио, краснея. — Своровать?

— Это так, по-твоему, осторожно разговаривают с умалишёнными? — с укором спросил Чеснок у своего друга.

А с синьором Перуцио произошла занимательная метаморфоза: он покраснел окончательно, затем звонко всхлипнул и вдруг бешено захохотал, да так громко и задорно, что на него стали оборачиваться все присутствующие невдалеке работники порта.

— Ха-ха-ха, — тряс животом подрядчик, — ой, не могу, ой, умру. Ха-ха-ха! Люди, поглядите на этих двоих, — он указал пальцем на мальчишек, — знаете, кто это? — и, не дожидаясь, что кто-нибудь знает, продолжал: — Это воры. Ха-ха-ха-ха! Ой, умру, ой, у меня стенокардия. Ха-ха. А знаете, зачем они сюда пришли? Не знаете? Ха-ха-ха. Они пришли воровать. Ха-ха-ха!

— Пошли отсюда быстрее, — потянул его за рукав Рокко, — у меня на психов нюх, я тебе сразу сказал. Он сейчас смеётся, а может, и драться начать.

— Ой! Ой, мне так нельзя, — стонал подрядчик, садясь на бочку и доставая носовой платок. — Это надо же! Это похлеще клоунов Бима и Бома, что из цирка Вильгельма Кранца, который приезжал летом, — тут синьор снова поглядел на мальчишек, и из его глаз брызнули слёзы. — Воры!! Ха-ха. А штаны… ха-ха-ха.

— Пошли отсюда, — зло сказал Рокко, — а то я его пристрелю.

— А штаны? — продолжал смеяться подрядчик, — вы где украли, синьор Буратино?