И оба почувствовали обоюдную друг к другу неприязнь. После того, как мальчишки отошли от дома Рыбака, Джеронимо попрощался с приятелями и пошёл домой, а Рокко спросил у Пиноккио:

— А чего это тебе Томазо говорил, когда вы остались наедине?

— Рокко, а это ты мне сказал, что он — простой рыбак?

— Ну, я.

— А ты видел, какая у него цепь?

— Ну, видел.

— А как ты думаешь, друг мой Рокко, может ли позволить себе простой рыбак носить такую цепь с таким крестом?

— Ну, не знаю даже.

— А я знаю, — произнёс Буратино, останавливаясь и останавливая приятеля, — я знаю точно, ни один рыбак никогда не будет иметь столько золота, пока не найдёт клад.

— Подумаешь — золото. Чего ты так разволновался из-за чужого золота?

— Злишь ты иногда меня, Рокко, — раздражённо сказал Буратино и пошёл к морю.

— Чем это я тебя злю, позвольте полюбопытствовать?

— Да тем.

— Ну и чем же?

— Да тем, что ни хрена дальше своего носа не видишь.

— А ты видишь?

— А я, представь себе, вижу.

— Ну и что ты видишь?

— А то, что вляпались мы, и вляпались крепко.

— Куда это мы вляпались?

— Да туда! Ты мне лучше скажи, почему ты мне никогда не говорил о людях чести раньше?

— Да ты и не спрашивал, да и без надобности они нам были. Вот и не говорил.

— Не спрашивал, — передразнил Буратино, — вот зато теперь спрашиваю, когда поздно уже, когда сдуру наболтали лишнего.

— А чего это мы сдуру наболтали?

— Я наболтал, потому что не знал ничего о людях чести, а ты — потому что болтаешь, а потом думаешь.

— Подумаешь.

— Вот и подумаешь теперь, крепко теперь призадумаешься.

— Ну ладно, я-то сдуру ляпнул, — сказал Рокко, — а что ты сказал такого неправильного?

— Слушай, Рокко, — Пиноккио опять неожиданно остановился, — а кто-нибудь хоть раз убивал человека чести?

— Да ты что, — зашептал дружок и даже стал озираться по сторонам, — об этом даже и спрашивать нельзя.

— Почему?

— Потому что убить человека чести — это верная смерть.

— А почему? — с долей весёлой бесшабашности продолжал спрашивать Пиноккио.

— Даже и думать забудь. Если ты одного убьёшь, остальные будут тебя искать до тех пор, пока не найдут или ты сам не умрёшь. И контракт на тебя объявят не в два цехина, а в десять. А за десять цехинов, знаешь, сколько будет желающих тебя прикончить? Не меньше, чем шахтёров на первомайской демонстрации, что была весной. Во как!

— Неплохо они живут, эти самые люди чести, — сказал Буратино.

— Только сам дон или совет из людей чести могут приговорить человека чести к смерти. Да и то если он сильно закосорезил или набеспредельничал.

— А кто же их выбирает в люди чести?

— Так они сами и выбирают, промеж себя погутарят и говорят: «Вот, парень, мы принимаем тебя в люди чести. Говори клятву». И всё готово.

— Понятно, — сказал Буратино. — А как же нам, Рокко, попасть в люди чести?

— Забудь, — печально сказал Чеснок.

— Неужто невозможно?

— Может, и возможно, да только непросто. Нужно правильно жить. Долю с работы давать, не заниматься коммерцией, не беспредельничать, не сотрудничать с полицией.

— А мы сотрудничаем или нет? — спросил Буратино.

— Не знаю. Мы, конечно, полицейским даём деньги, значит, вроде как и сотрудничаем. Но по большому счёту, вроде как и не сотрудничаем, ведь мы никого не закладываем, информацию не сообщаем. В общем, не знаю я. Надо этот вопрос выяснить.

— Вот и выясни, а то мне этот рыбак намекал на что-то, а на что, я никак не мог понять. Какие-то традиции у него, каких-то вычислений он не любит. Короче, я до сих пор не сообразил, о чём он говорил.

— Это точно, люди чести никогда напрямую не говорят, всё намёками да заковырками. Правило у них такое, что ли?

— Да, Рокко, — задумчиво произнёс Буратино, — чем дальше, тем страшнее.

— Да чего страшного-то? — удивлялся приятель. — Наоборот, всё отлично. Томазо поможет нам избавиться от Николая.

— Да? А кто поможет нам избавиться от Томазо? — спросил Пиноккио.

— А чего нам от него избавляться? Он нам не угрожает. Сделает дело и всё — до свидания.

— Ошибаешься, Рокко, ошибаешься, — произнёс Пиноккио, — теперь он будет нас контролировать, лезть в наши дела и выдирать часть нашей прибыли. А ещё будет советовать: делай это, не делай то. И уж поверь мне на слово, дружбан, Николай, по сравнению с этим Томазо, — Божий человек.

— Да ну, нужны-то мы были ему сто лет?

— Нужны, Рокко. Мы ему нужны и должны будем на него батрачить, понимаешь? А он в свой фонд наши денежки получать, ничем при этом не рискуя и палец о палец не ударяя.

— Но таковы традиции, — произнёс Рокко.

— К дьяволу традиции, традиция — это анахронизм, а мы живём накануне нового века.

— Ну мы же пообещали! — удивлённо воскликнул Чеснок. — Мы должны держать слово.

— Слово мы сдержим, — загадочно улыбнулся Буратино, — мы будем придерживаться каждой буквы данного нами слова, но не более того. И Томазо будет получать процент с нашей работы, если поможет избавиться нам от Николая, в чём я сомневаюсь.

— Ох, пугаешь ты меня, Буратино, — только и ответил дружок.

Тем временем ребятки добрались до сарая, где их поджидал Лука.

— Ну что, какие сплетни в городе? — спросил его Чеснок.

— Никаких, — покачал головой Крючок, — я и денег не потратил.

— Молодец, — похвалил его Буратино, — Лука, а ты знаешь, где живёт Фальконе?

— Знаю.

— Давай-ка, лети-ка к нему, а заодно заскочи к братцам, скажи им всем, что я их жду, что дело у меня к ним.

— Уже бегу, — сказал Лука и убежал.

— А что за дело? — удивился Рокко. — Вроде никаких дел не намечалось.

— Напоминаю, — сказал Буратино, — сегодня ночью мы воруем кофе.

— Чёрт, совсем из головы вылетело. А, кстати, как мы его своруем?

— Элементарно, сорвём пломбы с