– Отведите меня к капитану, – просил Рогожкин. На щеках его виднелись следы от слез.

– Зачем? – плюнул на него сверху часовой. – Нам ссыкуны не нужны. Сиди и не тявкай.

Самой большой и тягостной проблемой стали раненые. Легкие остались на своих местах, но в двух обширных блиндажах и под навесами возле них лежали сто двадцать тяжелораненых, обгоревших, контуженых бойцов. Медицинскую помощь оказывали единственный уцелевший санинструктор и несколько санитаров.

Бинтов, йода, спирта для промывания ран хватало, все это оказалось в достатке в немецких блиндажах. Но этого было мало. Обгоревшие танкисты страдали больше всего. Сожженные легкие и гортани прерывали дыхание, и прежде чем умереть, человек долго и мучительно задыхался, пытаясь втянуть хоть глоток воздуха.

Вплавившиеся в тело комбинезоны и белье боялись трогать, они отрывались вместе с клочьями мяса и кожи. Единственным облегчением для них оставался разбавленный спирт или трофейный ром, который вливали в спекшиеся рты. Люди хотя бы ненадолго засыпали.

Красноармейцы с осколочными ранениями (их было большинство) умирали один за другим. Куски металла застревали в грудных клетках и брюшной полости, у некоторых были оторваны руки, ноги. Попавшие под огонь скорострельных пулеметов тоже нуждались в срочной хирургической помощи. Многие получили по несколько пулевых ранений и медленно умирали.

Командование в ответ на запрос Пантелеева обещало эвакуировать раненых с наступлением темноты.

– Все понял? – спросил он санинструктора.

– Куда уж понятнее. До ночи половина не доживут.

Кроме постоянного обстрела с немецких позиций, оставался, как прыщ, тяжелый бетонный дот на левом фланге. Из орудия он мог вести огонь лишь в сторону наступавших войск, но две узкие щели-амбразуры хлестали пулеметными очередями вдоль траншей, не давая высунуться.

Кроме того, существовала опасность, что орудийный дот не даст ночью пробиться подкреплению и вывезти раненых. Время от времени выползал на гребень Чертова холма знакомый уже «Тигр», его угадывали по характерной камуфляжной раскраске. Сделав один-два выстрела по заранее присмотренной цели, тут же исчезал.

Оптика у фрицев была первоклассная, а экипажи хорошо обучены. Фугасный снаряд снес бруствер с капонира, где укрывалась одна из «тридцатьчетверок». Когда осело облако пыли, второй снаряд ударил в едва видневшуюся верхушку башни.

Командир машины и заряжающий погибли, механик и стрелок-радист сумели выбраться. Танк не загорелся, но башню перекосило и сорвало с погона. В лучшем случае «тридцатьчетверка» могла действовать как тягач.

Еще один точный снаряд влетел в заднюю дверь бронеколпака, которая служила амбразурой. Взрыв буквально размазал расчет по стенкам и выбросил наружу пулемет, из которого бойцы вели огонь по немецким позициям. Этот Т-6 чуть не добрался до майора Швыдко и трех его танков, укрытых в обширном капонире вместе со смятым итальянским тягачом.

Два снаряда так же точно снесли бруствер. Третий фугас взорвался на краю ямы, завалив землей тягач. Еще пара-тройка выстрелов, и сквозь обрушенные края экипаж Т-6 увидит три спрятавшихся танка.

Пантелеев приказал новому командиру самоходки Роману Дуднику взять под прицел слишком активный «Тигр».

– Снарядов маловато, – почесал затылок старшина. – Но постараемся.

– Да уж постарайся, – едко влез в разговор Швыдко, которому глубокий капонир уже не казался надежным убежищем, и он перебрался в командирский блиндаж.

Не обращая внимания на майора, отхлебывающего из бутылки сладковатое французское вино, Пантелеев посоветовался с командиром стрелкового батальона Никитой Коньковым:

– У нас два трофейных и два наших миномета. Боезапаса хватает, особенно немецких мин. Глянь, там зажигательные есть?

– Должны быть.

– Пока ищешь, срочно подбери хорошего минометчика и бей по «Тигру».

– Дробью по слону, – хмыкнул Швыдко, допив бутылку и нашаривая в ящике следующую. – Компот какой-то. Покрепче ничего нет?

По-прежнему не реагируя на майора Швыдко, Пантелеев объяснял Конькову:

– «Тигр» мы трехкилограммовыми минами, конечно, не возьмем. Но хороший стрелок нервы им попортит. Если врежет удачно под гусеницы, отобьет охоту высовываться. У нашей самоходки гусеницы не слабее, а Чистякову эти же мины звенья перебили. Час уже возятся. Насчет зажигательных мин доложи отдельно. Все, иди.

Лишь после этого повернулся к майору-орденоносцу, зубами выкручивающему пробку из черной бутылки с ликером.

– Двадцать четыре градуса. Это уже кое-что. Я пару штук с собой…

– Поставь бутылку на место, – холодно оборвал его Пантелеев. – Ходить ты уже можешь, значит – в строю. Проверь состояние своих танков, количество снарядов, горючего. Через полчаса доложишь.

– Ты что, мне командир?

– В настоящее время – да.

– Не терпится в больших начальниках походить. Забыл, что я старше тебя по званию и должности?

– Нет, не забыл. Будешь без толку шляться и хлебать трофейное пойло, отправлю в компанию к трусу Рогожкину и самострелу, которые под охраной сидят. А на твое место назначу Петра Сенченко. Врубился?

– Много на себя берешь.

– Мне с тобой спорить некогда. У танкистов должен быть командир. Сдать оружие!

Последние слова Пантелеев прокричал с такой злостью, что вскочил его ординарец и протянул руку, требуя у Швыдко сдать пистолет.

– Есть проверить состояние машин и запас снарядов, – козырнул Швыдко, сообразив, что пререкаться дальше опасно.

– И зайди по дороге, проведай своих раненых. Некоторые умирают. Или тебе на все уже наплевать? – Швыдко молча сопел, а Пантелеев, кивнув на ящики с бутылками, приказал: – Захвати несколько штук, угости раненых. Вон, в сумку противогазную сложи.

Вернулся капитан Коньков, сообщил, что два миномета открыли огонь по «Тигру». Боеприпасы в основном осколочно-фугасные. Зажигательных всего десятка два, есть дымовые и много осветительных мин с парашютами.

– А еще отдельно в ящиках «шпрингены» нашли. Самые вредные для пехоты мины. Ударяются, подскакивают и в воздухе взрываются. У меня однажды этими сволочными штуками половину взвода выбило, и сам я пяток осколков словил.

– Никита, давай перекусим, – перебивая его, устало проговорил Пантелеев. – Забудем хоть на пяток минут про эти «шпрингены», пушки, пулеметы…

Выпили немного рома, ординарец подогрел консервы, нарезал хлеба. Капитан жевал, прикрыв глаза, и казалось, дремал.

– Может, поспите, товарищ…

– Давай на «ты», – вскинулся Пантелеев. – Ты же у меня заместитель. И парень, видно по всему, простой. Из деревенских?

– Нет, – почти виновато отозвался капитан. – Мы в Ростове жили. Отец – врач, а мама в роддоме работает.