сидели за компьютерами, возведя около своих коллег маленькой стеклянные перегородки. Главной музыкой этого процесса стала бесконечная болтовня. Голова Аннабелль начала болеть в следующие пятнадцать секунд.

Обернувшись на Морган, Доминик рассмеялся. Он работал в подобной обстановке каждый божий день, только в своём офисе, в полной тишине. Ник повёл подругу по бесконечным длинным коридором, показывая разные шедевры современного дизайна. Странные картины, замысловатые вывески и скульптуры.

— Это головной офис, тут всегда шумно и многолюдно. Заседания и конференции проходят здесь.

Шантильон рассмеялся, приложив к двери карту — ключ. На двери зажглась крохотная красная лампочка и они зашли внутрь, в прекрасный зал с длинным, овальным столом для переговоров.

— Интригант!

— После школы я уехал в Лондон с Робертом — тем парнем, помнишь? Я окончил Академию управления финансами при Оксфорде, мы снимали квартиру, путешествовали. Потом все крякнуло.

— Что пошло не так? — спросила Аннабелль опечалено.

— Взрослая жизнь. Нужно было переставать тусоваться и принимать решения, строить планы. Я не мог вечно тусоваться. Роб был отличным компаньоном для путешествий, кстати.

— Жалко, — произнесла Аннабелль, — никогда бы не подумала, что дружба у вас закончится так.

Доминик ухмыльнулся. Он усадил Аннабелль на кожаный стул около стеклянного стола и сам присел рядом.

— Он был…Моим лучшим другом, родственной душой, наверное, а сейчас…Не знаю.

— А ты не женился?

— Нет, — помотал головой Шантильон, — я не хочу в обозримом будущем.

— Не хочешь?

— Не только. Причин много, говорить о них тоже не хочу. Я и у тебя не вижу кольца на пальце! Разве Адам не сделал предложение?

Аннабелль раскашлялась. Припоминая их последнюю встречу в парке, девушка содрогалась от неприятных ощущений в животе. Она сильно отдалилась от мужчины. С Ронаном Белль научилась быть желанной женщиной, а не той, кем пользуются только для воплощений фантазий.

— Адам — абьюзер.

Доминик шумно вздохнул, грустно улыбнувшись.

— С самого начала, папочка Доминик тебе говорил, что будет такой конец.

— С трудом верю, что это конец. Скорее, пауза. Адам никогда не оставит меня в покое.

— Хочешь выпить? В такой ситуации бокал вина хуже не сделает.

Шантильон приоткрыл шкафчик, наполненный различными бутылками с алкоголем. Коньяк, виски, водка. Как говорил отец Аннабелль: «Все необходимое для улаживания напряжённых ситуаций».

— Прям на работе?

Он пожал плечами.

— Я у себя, — выделил это слово Доминик, — в офисе, никто не придет меня отсчитывать. Пока не забыл…Мне бы не помешал толковый экономист в компании. Ты закончила университет?

Аннабелль рассмеялась.

— Я и экономика — это страшно, Доминик. Ни дня не училась на эту скучнейшую профессию.

— Как же я сразу не догадался…

— Я художница, да, занималась оформлением и пишу картины в свободное время. И работу буду искать только в этой сфере, если останусь в Монреале.

Многие люди не считали это серьёзной профессией, приходилось лгать. Картины, написанные в Берлине, разошлись за хорошие деньги — на них Аннабелль жила долгое время. Писать новые картины собиралась, но для этого ей было необходимо осесть и разобраться с бытом. Бездомные бедные художники оставались реальностью и в наше время.

— Вот оно что! — задумался Доминик. — А я думал ты завязала.

— С этим невозможно завязать, — пожала она плечами, — я пробовала.

— И насколько серьезно? Имею ввиду, на эти деньги можно прожить? — с нескрываемым скепсисом, спросил Доминик.

— Почему думаешь, что нет? — сказала Аннабелль, улыбнувшись одними уголками губ.

Взгляд Доминика заметно оживился. Бокал, обхваченный тонкими худыми пальцами, постепенно опустошался.

— Разве проводишь выставки, — ухмыльнулся парень, — или преподаешь кому-то рисование?

— Люди заказывают картины. Кстати, люди заблуждаются, думая, что на выставках можно много заработать. Устроить выставку хлопотно. У меня была одна небольшая, один мой друг помогал с этим, не представляю, как бы справилась без него. В целом, картины хорошо продаются на разных маркетах и в социальных сетях.

— Хотела бы устроить выставку в Монреале?

Аннабелль пожала плечами.

— Почему бы и нет? Но у меня пока нет работ. Я продала.

Доминик вальяжно расхаживал по кабинету.

— Продала все картины?

— Кое-какие есть в Лос-Анджелесе на хранении у того самого друга.

— Все ясно…А расскажи-ка про Клемана, я давно с ним не пересекался. У меня где-то завалялся его номер, кстати говоря, — перескочил с темы на тему Шантильон, сделав глоток из стакана.

В груди Аннабелль вновь появились те болезненные ощущения, будто кто-то хватал сердце и сжимал, словно избавляя губку от лишней жидкости. Иногда она представляла — ее сердце должно быть размером с ссохшийся осенний лист, не больше. Одно напоминание о Клэмане — становилось хуже, становилось невыносимо горько и больно.

— Пока у него деньги оставались с наследства — все шло отлично. Счета опустели, и Адам покатился. Он пытался сделать свой бизнес, открыть что-то, но не знаю насколько успешно. Когда мы жили в Берлине, он пахал, как проклятый, на самом деле.

— Адам и бизнес, — ухмыльнулся Шантильон, — не смеши. С его умением, вернее, не умением, строить отношения с людьми — он никогда не сможет ничего создать. Надо бы ему позвонить, узнать как он там.

— Ты не пожалей об этом. Общаешься с ним, кажется, он постоянно давит и показывает своё превосходство. Вот я какой крутой! — ударила себя в грудь легонько девушка.

— Как я говорил тебе? Он далеко не подарок.

— Я его так любила, — сказала Аннабелль тихо.

— Понимаю, — вяло улыбнулся он, — только одной любви никогда не бывает недостаточно.

Доминик покачал головой, взглянув на часы. Аннабелль сделала вывод: он засобирался, обеденный перерыв закончился. Посмотрев в ежедневник, Шантильон шумно захлопнул его и улыбнулся.

— Рад был тебя увидеть! Столько лет — как один день. Оставь номер телефона, будем списываться! — ровным тоном сказал он.

Аннабелль удивила холодная сдержанность друга.

— Я…да, я тоже была рада тебя увидеть. Мы почти не поговорили, но ладно, в другой раз?

— Конечно, я свяжусь с тобой. Хорошего тебя дня!

— И тебе, Дом!

Аннабелль написала свой номер на краю салфетки. Приобняв подругу, Шантильон проводил ее вниз и невнятно пробормотал про высокую занятость. Аннабелль подыграла — поверила. Шантильон задушил себя сдержанностью и исключительностью. Наглаженность, нагеленность, надушенность: как тяжело быть идеальным.

Выйдя из офиса, Аннабелль ощутила странное опустошение. Она не понимала: то ли Доминик произвёл на неё такое чувство, будто в его жизни нет ничего хорошего, то ли своеобразная встреча лбом ко лбу с прошлым отразила внутреннее состояние. Ожидая от встречи с Шантильоном чего-то особенного, она получила лишь дурацкий несвязанный диалог, обмен какими-то жалобами и ничего больше. Доминик, как будто, был в депрессии, только и делая вид, что все в порядке. Это состояние анабиоза до боли