– Как ты убедил его дать признательные показания, вот что не дает мне покоя, – признался Орлов. – Ты ведь так и не сказал.

– Мы его схрон нашли. – Гуров улыбнулся, вспомнив, как вышли на домик в деревне близ Сергиева Посада. – Он адрес домишки держал за фанерной планкой иконы Сергия Радонежского, там же и ключ от домика нашли. Представляешь, прихожу я в квартиру Понтыша, убийцы со стажем, и в красном углу вижу икону. Надо же, думаю, он еще и набожный. Снял икону со стены, а на тыльной стороне все залапано. Ага, думаю, не так уж он святых чтит, раз пальцами сальными все захватал. Фанерку снял, а там подарочек.

– Говоришь, в том доме у него целая картотека собрана? – снова задал вопрос Орлов.

– Самая полная, какая только может быть. Все эпизоды, с датами, фамилиями и суммами, – подтвердил Лев.

– Впервые слышу, чтобы наемный убийца хранил сведения о своих жертвах после выполнения заказа, – покачал головой Орлов.

– Страховку себе на старость приготовил. Решил, что, если плохие времена придут, сможет шантажировать тех, кто когда-то у него в заказчиках ходил.

– В убийстве Трифонова он тоже сознался?

– Тут ему без вариантов, заказчик подтвердил, улики нашли. Возраст его подвел, сноровка уже не та, наследил много. Правда, если бы не показания Димарика, то и на этот раз ЛОР вышел бы сухим из воды, – ответил Лев и, вздохнув, добавил: – За Димарика обидно, по глупости погиб.

– Не вини себя, в его смерти ты не виноват. Вот я – другое дело. Не поверил твоему чутью, решил себя пожалеть, оградить от нервотрепки, вот и погубил человека. Я ведь поэтому и не интересовался столько времени, как дело продвигается. Стыдно, Лева. Столько лет мы с тобой бок о бок со всякой мерзостью воюем, а я вроде как все еще не научился тебе доверять, – покачал головой генерал.

– Не думаю, что мы успели бы что-то изменить, – задумчиво произнес Гуров. – Хоть ЛОР и отказал племяннику, не стал Димарика убирать, окажись Мерцхулава в наших руках раньше, он сам бы все сделал. Димарик его видел, внешность запомнил, и то, что он именно за Кудряшовым следил, тоже знал. Почему мне сразу не сказал, вот что непонятно. Может, алкогольные пары из памяти выветрили, ровно до того времени, пока Зойка его на правильную мысль не навела. Так что в этом деле мы с тобой оба сработали грязновато. Обоим стыдно должно быть.

– Кому и за что должно быть стыдно? – вплыла в комнату сияющая Мария. В руках она несла поднос с десертом.

– Да все про дело того убийцы тему мусолят, – вступила в разговор жена генерала. – Сколько уж я ему твержу, нельзя так зацикливаться на работе. Им, видите ли, мало, что они преступника задержали, раскрыли преступление, которое кроме них, докапистых следаков, никто бы и раскрывать не стал. Мало, что разоблачили и пресекли деятельность лжеблаготворительного фонда. А еще посадили на скамью подсудимых легендарного наемного убийцу, на счету которого смертей больше, чем блох на бездомной собаке. Вам этого мало? Ответь, Петя!

– Дело не в этом, – начал, было, генерал, но жена перебила:

– Нет, дело как раз в этом. Учитесь радоваться тем удачам, которые вам посылает судьба! Будьте благодарны за те успехи, которые она вам дарит. А иначе и жить нельзя. Подумайте хотя бы о том, скольких людей вы спасли от хищных лап этого мерзкого фонда. Больных, слабых, доведенных до отчаяния своей беспомощностью. Разве это не стоит того, чтобы чувствовать себя нужным? Разве этого мало, чтобы радоваться жизни?

После такой отповеди в комнате повисла тишина. Каждый думал о том, насколько действительно важно то, чем он занимается по жизни. Стоит оно того, чтобы тратить свои силы, свои эмоции, свой, такой короткий, век? Стоит? Конечно, стоит.

– Ну, чего вам? – заныл тщедушный парнишка с ранцем за плечами, стоя перед старшеклассниками. – Нет у меня денег! И телефона нет!

– Слюнтяй, ничтожество! – неприязненно бросила Надя Чихачева и отвернулась.

– А кто тебе сказал, урод, что мне нужны твои жалкие копейки или твой допотопный телефонишка? – Лешка Муханов засунул руки в карманы и с презрением посмотрел на пацана.

– А чего? – В глазах паренька появилась надежда, что все-таки удастся сбежать, что его не изобьют.

– Встань на колени, насекомое! – холодно приказал Муханов.

– Чего? – испуганно протянул мальчишка, не понимая, чего от него хотят и что его ждет после такого выпада. Он нутром чувствовал, что над ним издеваются, но к унижениям давно уже привык. Его всегда били и пинали и одноклассники, и старшие школьники.

Вовчик Порошин зашел сзади и резко ударил мальчишку под колени, отчего тот упал, прямо в грязь.

– Поцелуй мой ботинок! – приказал Муханов и поднес к лицу жертвы ногу. – Ты ничтожество, а я твой бог!

Надя коротко хихикнула и с восхищением глянула на Муханова. Порошин торопливо еще раз пнул ногой школьника и вопросительно посмотрел на Алексея – может, побить этого недоношенного? На глазах Вадика Левашова навернулись слезы. Он стоял на коленях, глядя на свои измазанные в грязи ладони. Все его мысли были не об унижении. К ним Вадик давно привык, смирился. Он боялся своей матери, которая, увидев грязные штаны, первым делом вытянет сына мокрой тряпкой по лицу и по спине и будет орать, что он не бережет вещи, что мать горбатится на трех работах, а сын не ценит. Это было не столько больно или страшно, сколько очень обидно. Ведь мать была последней инстанцией, единственным близким человеком, кто мог иногда пожалеть, обнять, прижать к себе. И тогда Вадик забывал обо всем на свете. Об унижениях, избиениях, о том, что его сторонятся все одноклассники, что с ним никто не дружит.

Как же ему хотелось иметь друзей, как хотелось, чтобы сейчас из-за угла выскочили его одноклассники, накинулись на эту троицу, которую знала вся школа, заорали бы: «А ну! Оставьте в покое нашего друга!» Но никто и никогда не выскочит. Никто не встанет на защиту. И Вадик, давясь слезами, наклонился и ткнулся мокрыми губами в ненавистный ботинок.

А Надька Чихачева и Вовка Порошин стояли и смеялись. Все знали, что они хвостом ходят за Мухановым и делают все, что он велит. А Лешка Муханов наслаждается тем, что может издеваться над кем захочет. И теперь все будут знать, что Вадька целовал ботинок Муханову…

Гуров попросил остановить машину и открыл дверь. Водитель, немолодой сержант, молча ждал, думая о том, что это взбрело столичному полковнику в голову.

– Я сейчас, – кивнул Гуров водителю. – Я ненадолго.

Бросив папку на сиденье, он отошел от машины, глядя под ноги на молодую и еще совсем невысокую траву. Потом на стройные березки на высоком яру, которые наклонились к обрыву, будто заглядывают сверху в воду. Нежная листва, еще клейкая, не распустившаяся в эту пору до конца, она имела сейчас тот самый насыщенный глубокий зеленый цвет, который Лев так любил. Листья слабо шевелились на ветерке, и тонкие веточки, свисавшие до самой травы, тоже покачивались, как девичьи косы. Смущенная девица опустила голову, и косы повисли, подумалось сыщику.