Передай Господу дела свои, и предприятия твои свершатся.

Экклезиаст

Настало время обратиться к сердечному приступу. Понятно,что, если сознательно желать появления сердечного приступа, он от этого непроизойдёт, как бы того ни жаждать. Скажи сто раз: «халва» – во рту слаще нестанет. Поэтому мы стали приглашать не тревогу, а сердечный приступ. Мы как быперешагивали через страх приступа к самому приступу. Хотя мой подопечный ипытался вызвать свой сердечный приступ десятки раз на дню, тот был неотзывчив,словно бы объявил ему бойкот. Причём не было и тревоги. Я просил его приглашатьсердечный приступ как можно чаще, почти постоянно, в такой форме: «Пусть у менясегодня случится 10, нет, 15, 20 сердечных приступов. Пусть я упаду и будуваляться, сколько мне заблагорассудится – здесь, на работе, на улице, вмашине». Он так и делал, но ни сердцебиений, ни страха не возникало. Ему былотолько смешно – и все!

С тревогой мы справились другими способами, о которых ужешла и ещё пойдёт речь. Но страх приступа исчез сразу же, как только он сталсознательно желать наступления сердечного приступа. Скоро ему это развлечениедаже понравилось. Страх потерял свою актуальность и казался теперь смешным инелепым.

Мы все тревожны, а люди, склонные к самопогруженности ианализу, в особенности. Эту проблему решает открытость или полноценное иправильное использование изложенных здесь психотерапевтических методик. Тревогасильно укоренилась в нас. Если она сама по себе не поддаётся, то поддадутся теобстоятельства, которые нас пугают. А не будет «пугала», не будет и страха.

* * *

Я привёл два непростых случая из своей практики. Приподобных расстройствах следует обращаться к психотерапевту, поскольку онитребуют профессиональной работы и помощи. Но ведь каждый из нас испытывает итревогу, и страх, пусть даже и не столь яркие. Так что это правило будетполезно всем без исключения. Мы должны осознавать свои страхи. Нам должно бытьстыдно за то, что мы боимся того, чего не следует бояться. Человек создаётпугало, которого сам же и боится. Это нелепо и грустно. Пугало должно бытьпонято как пугало.

Почти все мы жертвы так называемого массового сознания. Номассовое сознание – это такое же заблуждение, как и страх перед сердечнымприступом, который наблюдается у моих молодых и соматически совершенно здоровыхпациентов. Телевидение и пресса, с одной стороны, индуцируют страх передубийцами, насильниками, обманщиками, коррупционерами и т. д. А с другой стороны,нам рассказывают об этом так настойчиво и с таким равнодушием, что постепенноподобная информация просто перестаёт вызывать в нас должное душевноесопротивление. Мы начинаем привыкать к этому и готовы мириться с этой бедой.Наше сердце начинает с этим мириться. То, что привычно, мы счи??аем нормальным.Таким образом, хвалёное «массовое сознание» само ведёт к росту преступности ит. п. И эту систему сложно, если не невозможно, перестроить, ведь она закрученана человеческих слабостях. Наблюдая за сценами насилия на телеэкранах, мыкомпенсируем таким образом свои агрессивные тенденции, а потому готовы платитьза это зрелище. Перемывая кости коррупционерам, журналисты словно бы говорят:«Жаль, что мне так не удалось». А значит, преступность в широком смыслестановится желанной. А кто чего хочет, тот это и получает.

Слова и символы так же относятся к миру реальности, каккарта к территории, которую она представляет. Мы живём по воспринимаемой«карте», которая никогда не есть сама реальность.

Карл Роджерс

Один знаменитый философ, а потом другой известный психологвысказали одну и ту же мысль: если вы всю жизнь стремились к чему-то, а пришлик прямо противоположному – знайте, вы именно к этому и стремились. Впрочем, обэтом свидетельствует ещё легенда о Вещем Олеге, который, как известно, сделалвсе от себя зависящее, чтобы страшное предсказание все-таки сбылось. С помощьюнаших страхов мы оказываемся именно в этой ловушке. Со стороны кажется, чточеловек специально взращивает в себе страхи. Зачем? Непонятно ни самомучеловеку, ни тому, кто за ним наблюдает.

Может быть, это повод укрыться от каких-то других проблем,например, невротическая попытка спрятаться от любви? Впрочем, дажеповерхностный взгляд на наше общество объяснит эти попытки. Доступность того, чтоназывают любовью, свела её к порнографии, а принудительный по своей сути браксвёл её к «кухонным разборкам». Хороша же теперь перспектива любить. В любовьбольше не верят, её не ждут, с ней не связывают своё счастье. Вот и попыткиизбавиться от этой «муки». А многие говорят страшную фразу, пронзающую менясильнее физической боли: «Может быть, я не способен на это чувство». Страшныеслова… Впрочем, это путь в никуда.

Тревожность, поразившая общество, каждого человека,отсутствие любви, страх перед любовью – это невротическая попытка укрыться отистинных чувств, заменив их не менее сильными по интенсивности суррогатамистраха и тревоги.

И слово «суррогат» – не простая метафора, ведь суррогатвсегда искусственен, как искусственна и наша тревога, я не зря сравнил её согородным пугалом. Так, как следовало бы любить, люди предаются тревоге.Тревога, по сути, – протез любви. Мы все замкнуты, а это более чем явноедоказательство страха перед любовью. Это-то и порождает тревогу. Случай с моимпоследним пациентом демонстрирует сказанное как нельзя более явно.

По опыту я знаю, что большинство моих подопечных, страдающихот тревоги, имеют огромный потенциал любви. Так что эта догадка относительносвязи немотивированной тревоги с отказом от любви не кажется мне абсурдной.Посмотрите на себя. Вы любите? Может быть, вам мешает тревога? Не испытываетели вы страх быть брошенным или разочароваться? Поверьте, тревога не мешает вамлюбить, напротив, вы защищаетесь с её помощью от этого чувства. Если же бытьболее точным, вы защищаетесь от тех невзгод, которые, по вашему мнению (а этопрогноз!), может принести с собой любовь. Так что здесь вы одним махомрасправляетесь и с тем и с другим. Кто не рискует, тот не только не пьётшампанского, но ещё и мучается от того, что не пьёт этого самого шампанского.

Недоверие к самому себе является условием всякого другогонедоверия.

Отто Вейнингер

Поймите, пока вы не переступите через свою тревогу, вы несможете любить. А если вы не любите, вам не избежать тревоги. От тревоги естьтолько одна панацея, и это не «таблетка от страха», которую так частопросят, – это любовь и ещё, как я думаю, вера. Тревога – это нашесобственное детище. Если мы не желаем с ней расставаться, она всегда будет снами, даже если перерастёт своего родителя (в этом случае тем более она непожелает с нами расстаться). Тревога – это паразит, она паразитирует на всем,на наших желаниях, надеждах и чувствах. Она питается их силой, как пиявка, каккровососущее членистоногое.

Мы как полоумные кричим о том, что «человек – царь природы».Но кое-кто иногда несколько стыдливо замечает, что человек ещё и её ошибка. Намбы следовало найти «точки соприкосновения» между этими двумя определениями,иначе мы погубим не только природу, чем занимаемся постоянно и с каким-тосадомазохистическим восторгом, но и самих себя. В противном случае мыуподобимся всесильному Нерону, который своими поступками фактически уничтожалсамого себя.