Видимо, придется делать все самой. Но как не вызвать подозрения? Люди видели мой привычный обход. Если получится так, что я сходила в туалет, вернулась и обнаружила пятно, это будет равносильно сдаче себя с поличным.

Я в нерешительности мнусь у входа, когда ко мне в спешке подходит Рита.

– Вита, у нас проблема, – тихим, но не терпящим отлагательства тоном говорит она, распахнув глаза от волнения.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Кто-то брызнул красной краской на Прекрасную Ферроньеру, – шепчет она. – Что делать? Звонить в полицию?

– О боже. – Мне противно от того, как хорошо у меня получается лгать. – Нет, пока не надо. Нужно остановить следующий поток посетителей. Скажи Мо задержать их в дверях, а я позвоню Анне. Сможешь поскорее вывести всех из зала, не сообщая, что случилось? Необходимо, чтобы через десять минут помещение было пустым, и никто не знал о произошедшем. Если Лувр пронюхает об этом раньше, чем мы оценим ситуацию, нам крышка.

– Будет сделано, – говорит Рита, в ее широко открытых глазах читаются заинтригованность и волнение.

Анна приходит через несколько минут, чуть ли не подбегает к картине и делает резкий, полный ужаса вдох через рот.

– Кто мог такое сотворить? – она смотрит на Мо. – Как это могло случиться?

– Анна, прости, – с совершенно опустошенным видом отвечает он. Я вдруг осознаю, что он, должно быть, боится потерять работу. Меня тошнит. – У нас камеры направлены на каждую картину.

– Хорошо. Глубокий вдох… Давайте все обдумаем, – Анна смотрит на свою обувь, приводя мысли в порядок. Я будто приросла к земле и не могу говорить. – Итак.

Она снова набирает воздух.

– Мо, приведи к нам кого-нибудь из реставраторов и проверь все записи с камер наблюдения за сегодня, – Анна кладет ладонь ему на предплечье. – Не переживай, мы со всем разберемся. Если чья-то голова и слетит с плеч, то моя: я подписывала документы по обеспечению сохранности и безопасности.

– Но составляла их я, – вмешиваюсь я. – Если кого-то должны уволить, то пусть выгоняют меня.

Глаза Анны наполняются слезами благодарности, и она обнимает меня. Никогда не ненавидела себя так сильно.

– Никто тебя не тронет, – говорит она, собираясь с духом.

– Подождите-ка, – я беру бутылку воды у Риты. – Есть простой способ проверить, с чем мы имеем дело.

Я прикладываю горлышко бутылки к подолу юбки и мочу ткань, после чего протираю пятнышко краски на стене. С улыбкой показываю Анне результат.

– Похоже, краску можно смыть водой, – говорю я. – Наверное, злоумышленник плохо разбирается в таких вопросах.

– Отлично, – говорит Анна. – Замечательные новости.

К нам приходит Фабрицио. Поглаживая бороду, он изучает пятно поверх очков.

– Вита считает, что краску можно смыть водой. Каков наш наилучший сценарий развития событий?

– Хм-м, – Фабрицио несколько секунд размышляет над вопросом, чем сводит Анну с ума. – Думаю, Вита права. За ночь приведем картину в порядок и к утру вернем ее на выставку. Но мне придется подготовить отчет для Лувра.

– О боже, – вздыхает Анна. – Я так понимаю, это обязательно?

– Обязательно, – Фабрицио расправляет плечи. – Как вы сами знаете, это одна из важнейших составляющих нашей работы и прямая обязанность – вести учет реставрации картины.

– Конечно, – отвечает Анна.

– Я займусь оформлением документов, – говорю я ей. – Это моя выставка, и с твоего позволения я купалась в славе. Теперь, когда что-то пошло не так, вина должна лежать на мне.

– Главное, чтобы ничего не просочилось в прессу. Согласны? – спрашивает Анна.

Фабрицио кивает.

– Все будет нормально, – говорю я. – Снимем картину после закрытия и вернем к утру. Я могу остаться на ночь и проконтролировать работу.

– Вита, на тебя всегда можно положиться, – говорит Анна. – Давайте снимем картину прямо сейчас. Подвиньте тут все, если что, скажите, что картину вернут завтра. Всем, кто заметит ее отсутствие, дайте бесплатный билет. Вита, останься тут до последнего посетителя и не отходи от картины, пока эту бедняжку не заберут на реставрацию.

– Не отойду, – обещаю я.

Я киваю и по лицу Анны вижу, как она напряжена. Желудок сводит от чувства вины.

– А я, пожалуй, схожу к директору галереи.

– Вита, – ко мне подходит Мо. Он бросает взгляд на покидающую зал Анну, затем его глаза встречаются с моими, и он тихо продолжает: – Мы просмотрели записи с камер наблюдения.

– И? – спрашиваю я, задержав дыхание.

– Ничего не видно. Слишком много людей. У нас повсюду камеры, но этот человек прекрасно знал, что он делает. Прости.

– Нужно усовершенствовать систему безопасности, – говорю я. – Установить новые камеры до завтрашнего открытия, чего бы нам это ни стоило.

– Мне так жаль, – говорит Мо. – Я чувствую, что это моя вина.

– Нет, – уверяю его я. – Ты ни в чем не виноват, Мо. И никто на тебя это не повесит, я лично за этим прослежу.

– Спасибо, Вита, – с благодарностью отвечает он.

Я стою рядом с Прекрасной Ферроньерой в ожидании команды реставраторов, которые должны принести специальное оборудование для транспортировки картины. К горлу снова подступает тошнота. Спиной я чувствую взгляд, неумолимый и ясный.

Когда я думаю о том, чему положила начало, грудь сдавливает паникой, а от незнания, чем это закончится, меня пронзает леденящий страх.

Глава сорок вторая

С тех пор, как Вита ушла, я расхаживаю вокруг кухонного стола, а Пабло наблюдает за мной из-под него, неуверенно виляя хвостом. Чувствую, что мне нужно чем-то занять руки, поэтому беру поводок пса, на что он отвечает громким радостным лаем, и мы выходим на узкие улочки Сохо. Если у Виты получится забрать картину с выставки, то моя линза поможет рассмотреть ее в таких деталях, каких никто раньше и представить не мог. Но что я надеюсь найти? Заклинание? Математическое уравнение? Вита верит в магию, которая кроется в картине, а я верю в нее. Но все же считать, что в портрете скрыта какая-то существенная информация, которая может не только спасти мою жизнь, но и сделать меня бессмертным, – полнейшее безумие, я и сам это понимаю. А если это все-таки окажется правдой, то что будет со мной, когда те, кого я люблю, уйдут – мама, Китти, Вита? Одно бесконечное безрадостное будущее, которое мне сложно представить даже сейчас, стоя под тенью смерти.

Все заканчивается. Все должно заканчиваться… включая меня.

Просто не прямо сейчас.

В глубине души я знаю, что мы ничего не найдем. И я к этому морально готов. Не представляю, что бы я делал, представься мне шанс жить вечно, но могу с уверенностью сказать, что совсем не хочу умирать. Я цепляюсь за каждый вдох и удар сердца