Обнимаю себя за плечи, стягиваю поплотнее края накинутой Денисом куртки и отворачиваюсь в сторону воды.

Кто-то говорил, что вода заряжает энергией. Надеюсь, и мне она поможет. Потому что силы совсем на исходе. Нет их ни чтобы двигаться, ни чтобы думать.

— Вера, я буду ждать тебя в машине, — раздается всё такой же спокойный голос Арского из-за спины.

Не оборачиваюсь и просто киваю.

Но вместо того, чтобы подрываться и радостно бежать в теплый салон, вновь забираюсь на камень и еще долго смотрю на черные волны и белую пену.

Просто смотрю.

Без мыслей.

Без самокопаний.

Без попыток выстроить в голове разговор в другом направлении и попробовать себя оправдать.

А когда фиг знает сколько времени спустя я поднимаюсь на парковку и забираюсь на переднее пассажирское сидение огромного черного внедорожника, Виктор не задает вопросов, лишь прибавляет подачу тепла и плавно трогается в сторону дома.

— Поспи, ты устала, — произносит он уже совершенно иным голосом, тем, что так согревал меня еще сегодня утром.

Но легче на душе становится лишь тогда, когда он уверенно накрывает мои сцепленные в замок замерзшие пальцы своей горячей широкой ладонью.

Накрывает и тихонько сжимает.

И от этого простого, но безумно необходимого мне жеста, внутреннее оцепенение начинает спадать.

Засыпаю еще не подступах к Сестрорецку. И не просыпаюсь, даже когда на руках меня поднимают на шестнадцатый этаж и укладывают в кровать.

Глава 35

Пробуждение получается необычным. Сначала обоняние дразнит изумительный запах выпечки. Настойчивый, сладковато-ванильный, щекочущий нос и разжигающий аппетит. А после до слуха доносится негромкий звон посуды и тихие, еле различимые мужской и женский голоса.

Не до конца проснувшись, хмурюсь и переворачиваюсь с живота на спину. Медленно моргаю, потирая глаза, и осматриваюсь. Подмечаю зашторенные окна и незнакомую обстановку, а еще движение.

— Доброе утро, Вера. Это гостевая спальня, — поясняет хозяин дома, беззвучно появляясь на пороге.

Арский застывает в проеме, опираясь на ручку приоткрытой двери. В серых спортивных штанах, белой футболке и босиком он кажется очень домашним. Но его совершенно нечитаемый взгляд портит всю картину, потому что с места в карьер отбрасывает меня во вчера.

— Доброе утро, — хрипло повторяю его приветствие, не совсем уверенная в правдивости произнесенных слов.

— Тебе хватит пятнадцати минут, чтобы проснуться, умыться и выйти к завтраку? Елена уже практически всё приготовила, — голос Виктора звучит негромко и ровно.

— Успею, — автоматически копирую его интонацию и наблюдаю, как, кивнув, мужчина разворачивается и закрывает за собой дверь.

Вот и поговорили.

Оставшись одна, вновь падаю на подушку и громко, протяжно выдыхаю, разглядывая идеально белый потолок. Хочется вот такой же чистоты и ясности в жизни, но пока в ней только жуткая мешанина из серых и темных красок и мало понимания, как приводить всё в норму.

Даже тело какое-то ватное, и ощущение внутри, будто и не спала вовсе, а просто на время отключалась. Причем, как вчера впала в какое-то пограничное состояние нервного напряжения, так сегодня из него и вынырнула, ничего толком не решив и ни к чему не придя.

И чует моя попа, что разбор полетов, учиненный Виктором, еще далеко не закончился, лишь сдвинулся на более удобное для него время. А самый пи@дец притаился где-то поблизости и только ждет момента, когда я чуть-чуть расслаблюсь, чтобы явить себя во всей красе.

Еще раз громко и резко выдыхаю и, подчиняясь интуиции, поворачиваю голову влево, чтобы убедиться, что моё предположение верно. Соседняя подушка нисколько не примята. Виктор ночевал в другой комнате. Своей.

Сглатываю горечь понимания, что рядом со мной он провести время не захотел, и следующим действием сдергиваю одеяло.

Ну, хотя бы немного раздел. Фыркаю, мысленно пиная собственную гордость. Снял спортивный костюм, оставив нижнее белье и футболку.

Что ж, пожалуй, стоит сказать ему спасибо. Меняю направление мыслей. После вчерашнего душевного стриптиза, телесный реально был бы лишним.

Выделенного времени с лихвой хватает, чтобы умыться и почистить зубы новой щеткой, предусмотрительно положенной рядом с пастой на раковину, причесаться и заколоть волосы в короткий хвостик, надеть спортивные штаны от костюма, найденные на спинке кресла, и… даже заправить кровать.

Оставлять ее расхристанной — не позволяет совесть. А уж дальше пусть сами решают. Надумает Елена прямо сейчас менять постельное бельё — флаг ей в руки. Разворошит снова. Нет, так нет. Кто знает, какие указания ей даёт Виктор, который… который уже не просто настораживает своей отстраненностью и немногословием, а слегка пугает. Как и тем, что я совершенно теряюсь, стараясь его прочитать.

Он второй день ведет себя будто незнакомец, а не тот мужчина, что выиграл у меня в шахматы желание и попросил называть себя Витей, и от этого факта подкидывает. Да так, что хоть на стену лезь. Арский в амплуа затаившегося громовержца выворачивает душу наизнанку.

— Доброе утро, — поздороваться с Ольгой, первой замечающей мое появление на кухне и обращающейся по имени-отчеству, получается вполне естественно.

Как и улыбнуться.

Симпатичная женщина сорока пяти — сорока восьми лет настолько открыто излучает радушие и положительные эмоции, так по-матерински душевно пытается положить на мою тарелку всего повкуснее и побольше, и так откровенно возмущается моей худобой, обещая исправить это недоразумение, что я сама от себя не ожидаю, как перестаю постоянно фокусироваться на молчаливом хозяине дома, чье странное поведение помощница по хозяйству словно не замечает, и постепенно выдыхаю скопившее за утро напряжение.

За первым блином с творогом с удовольствием уминаю второй, а потом и третий, пока добрая хозяйка кухни наливает мне вторую чашку чая. И в отличие от Виктора, сидящего с ножом и вилкой, я, наплевав на все правила приличия, ем руками.

Мне так удобнее и вкуснее. А кому не нравится — пусть не смотрит. Решаю для себя и слегка теряюсь, когда натыкаюсь на потемневший свинцовый взгляд, внимательно наблюдающий за тем, как я, забывшись, облизываю масляные пальцы…

— Что? — спрашиваю одними губами, не торопясь прерывать своё невежество. Спалилась, так что уж теперь. Пусть видит.

И снова теряюсь, замечая, как уголки губ Виктора слегка дергаются вверх.

Ну слава богу, не совсем замороженный. Комментирую его преображение и… тянусь за четвертым кружевным наслаждением.

Хочется.

— Наелась? — уточняет мужчина минут через пятнадцать, когда я, чувствуя себя обожравшейся листьев гусеницей, довольно отваливаюсь от стола и облокачиваюсь на спинку стула.

— Угу, — соглашаюсь, отодвигая от себя подальше пустую тарелку, и вытираю губы и руки салфеткой. — Обожаю блины, особенно те, что не приходится печь самой.

Кидаю откровение, ни к кому конкретно