А за большую провинность, если юнцы в разговорах нечаянно произносили слова об охоте, о медведях или изюбрах, виновных сразу прогоняли из рядов, отправляли обратно в курень.

– Идите, пасите овец! – говорили им. – Вам еще рано выходить на охоту.

Взрослые помалкивали об охоте, и, чтобы обмануть злых духов, они нарочно заговаривали о другом: будто собираются на войну или на свадьбу, а при надобности и об охоте объяснялись тайными намеками, умело обходясь иносказательным языком, называя медведей – «одетыми в шубы», волков – «небесными собаками», а оленей – «лесными коровами и жеребцами».

Наконец под негромкие команды сотников всадники выравнивались в походные колонны, трогались в сторону тайги. За ними по нетронутой глади холмов тянулись длинные полосы взрыхленного по краям, истолченного посередине снега.

У крайних юрт толпились провожавшие – закутанные в теплое женщины с детьми, старики, подростки, не достигшие тринадцати лет, – подолгу смотрели охотникам вслед. Женщины кропили молоком, старики брызгали вином в сторону западного и восточного неба, и все вместе долго кланялись, молились за удачу.

Женщины скоро уходили, уводя малышей с мороза, а старики оставались, пуская по кругу чаши с вином, и заново принимались обсуждать разные приметы и знаки.

– Вороны разлетались, значит, и вправду будет добыча, – говорили они. – Эти уж не ошибаются.

– В прошлые годы так не летали…

– И волки ночами воют, они чуют кровь.

– Да и месяц рогами вверх выходил, полной чашей: все к одному идет, значит, будет изобилие.

Выпив, бросали чаши вверх, смотрели, как упадет: вверх или вниз дном.

Присутствовавшие при этом подростки смотрели и слушали, запоминая стариковскую мудрость.

* * *

Тэмуджин и Джамуха за несколько дней перед выходом еще раз посовещались о предстоящей охоте. Они договорились взять от своих улусов по пять тысяч воинов, а остальные войска оставить на месте – охранять курени. Потом обсудили порядок выдвижения войск, место и время их сбора. Тут же разослали свои приказы по войскам – кому оставаться в куренях и усилить дозоры, а кому идти на охоту.

Все охотничьи войска из обоих улусов – каждая тысяча от своего куреня – должны были направляться к северо-западной стороне земель Тэмуджина, туда, где стоял курень его седьмой тысячи, – там и было назначено место сбора. Оттуда, продвинувшись вверх по Керулену, у края тайги облавное войско должно было разделиться на два крыла и, разойдясь в обе стороны, охватить большую межгорную котловину петлей, которая затем будет сужаться, сгоняя попавших в круг животных вниз, к опушке, пока наконец не стянет там их плотным кольцом. Сколько в том кругу окажется зверей – столько, чтобы хватило всем и каждый привез домой мяса на всю зиму, или столько, что охотники смогут лишь отведать звериной свеженины, а вернуться домой пустыми, – это знали лишь боги на небесах да духи – хозяева тайги.

Наутро третьего дня новой луны Тэмуджин и Джамуха со своими охранными отрядами, взяв с собой по нескольку старейшин, хорошо знающих облавное дело и могущих в случае затруднения подсказать лучшее решение, отправились прямой дорогой к месту сбора. С Тэмуджином был старец Сарахай и еще двое – бывшие сотники в войсках деда Бартана, в прошлом известные охотники, ходившие во множестве больших облав.

Знамя по-прежнему держали Хасар и Бэлгутэй. Неотлучные Джэлмэ и Боорчи вели следом свой новый отряд из борджигинских юношей.

Выехав из куреня, Тэмуджин и Джамуха рысили рядышком, стремя в стремя. Медные их стремена часто соприкасались и тонко позванивали. Сзади слышался приглушенный снегом стук копыт – двумя колоннами, оставляя на склонах ровные взрыхленные полосы, следовали их люди. Ярко светило солнце, и вокруг до самого горизонта, сливаясь с тоненькими очертаниями облаков на краю неба, белела степь. Далеко впереди синели горные отроги, покрытые густыми лесами.

Тэмуджин ехал, храня в себе охотничье нетерпение, в надежде на богатую добычу. Впервые выйдя на облавную охоту во главе своего войска, он ощущал острую жажду удачи, а еще хотелось ему ублаготворить свой народ, чтобы множество жирных лосей, изюбров, кабанов, медведей попало на стрелы и копья воинов, чтобы подданные остались довольны. В душе он уже смирился с тем, что не возглавил всю охоту и довольствовался положением предводителя одного из крыльев.

«Лишь бы звери были на месте, как сообщали разведчики, чтобы никуда не ушли, – думал он. – А остальное разве так уж и важно?.. Будет следующая зима, тогда и буду тобши. Куда это от меня денется? Не все разом…»

Мысли его прервал Джамуха.

– Вчера мне пришлось выпить, и теперь вот опять голова тяжелая… – Он шумно вздохнул и потер рукавицей обнаженный под лисьей шапкой лоб. Поглядывая куда-то в сторону, он подавленным голосом сказал: – Вчера вечером ко мне приехали двое моих дядей и попросились со мной на облаву, мол, хотим с тобой идти, а то там нас обделяют. Слышишь, анда?

– Да.

– Говорю, дядья мои попросились на нашу облаву.

– И что?

– Ну, я и не отказал им.

Тэмуджин с трудом оторвался от своих мыслей, и до него не сразу дошло, о чем анда ведет речь. А когда понял, то был ошеломлен неожиданной новостью: выходило, что анда нарушил их уговор, и теперь первоначального равенства в выставляемых ими войсках уже не было.

Рыся по рыхлому снегу через склон сопки, он долго молчал, не находя, что сказать в ответ. Не сумев вовремя овладеть собой и скрыть недовольство на лице, он отвернулся в сторону, чтобы его не видел Джамуха.

Помолчав, он нарочито равнодушным голосом спросил:

– Это что, вдобавок к твоим пяти тысячам?

– Ну да, не могу же я своих без добычи оставить.

– А сколько с твоими дядьями будет людей?

– Всех вместе, наверно, тысячи три, – тот с беспечным видом похлопал кнутовищем по гутулу. – Нельзя было отказать, все-таки дядья, старшие по роду.

«Три тысячи!..» – эхом пронеслось в голове у Тэмуджина.

Ошеломленный огромным числом посторонних людей на их охоте, все еще не находя, что сказать на слова анды, он возмущенно раздумывал: «Как же так? Разве можно решать такое дело, не предупредив, не посоветовавшись?.. Ну и анда, чуть не со слезами выпросил место тобши, а теперь сполна пользуется своим положением!»

Помедлив, он сказал, только чтобы не молчать:

– Ладно, пусть будет так.

На самом же деле он еле сдерживал себя, чтобы не возмутиться открыто, не обвинить анду в обмане. Принятие в их круг стольких людей со стороны намного уменьшало долю добычи каждого участника, и подданные Тэмуджина при этом должны были быть сильно ущемлены.

«Он что, совсем ничего не понимает? Или притворяется? – недоумевая, распалялся сердцем Тэмуджин. – Об этом он должен был сказать сразу, перед выходом, тогда и я мог бы добавить к своим такое же число воинов, чтобы моему улусу досталась не меньшая доля. Чем же это не обман?!»