Это произошло как раз тогда, когда Ирина заруливала в собственный двор. После встречи она облегчения не почувствовала. Ей теперь казалось, что сделала что-то не то. Ошиблась. А что надо было сделать? Родственных чувств, а тем более материнских, таких, как к Антону, к Верке она не испытывала. Была жалость. Верка, ошибка природы, эта злая шутка, жертва эксперимента, существовала, жила и имела полное право на жизнь. Но была не такая, какой должна быть Иринина дочь. Жаль, что она с ней не поговорила, девчонка явно была не в себе. Но и так видно. Дворняжка. Остается надеяться, что не дура. Шлюшка — значит, мужиков любит. Ирина вспомнила себя и горько усмехнулась. Может, ее хоть здесь бог не обидел. Она где-то читала, что женская сексуальность находится в обратной зависимости с умом и образованностью. Вот и она пала жертвой собственных достоинств. Хотя, впрочем, может быть, это неправда. Вспомнила свою маму. Много лет прошло после гибели родителей. Воспоминания были уже смутными, боли не вызывали, и теперь Ирина препарировала их и свою жизнь холодным рассудком. Странное у них семейство. Все не как у людей. Мать в ранней молодости такую штуку выкинула, она тоже отличилась, но уже по-своему. Рок преследует, точно. И по женской линии. Брат Андрей вполне благополучен. Живет, процветает, гуляет по-прежнему, паршивец, но семьянин отличный. И внешне счастлив. А она… Казалось бы, тоже. Что ей еще нужно? Сейчас такая жизнь. Сплошные катаклизмы — крупные и мелкие. Кто спился, кто разорился, кого убили, кто просто голодает. Ее однокурсники, те, с кем она поддерживала связь, жили по-разному. Благополучных было не так уж и много. Двоих уже в живых нет: одна умерла от рака, другого убили неизвестно за что, говорят, за долги. Это из тех, про кого она слышала. А их семью все эти бури обошли стороной. Кое-что пришлось пережить, но это пустяки. При деньгах — и без страха. За все приходится платить в этой стране. Неплохо она прожила все эти годы с Женькой. Ни о чем не жалела. Вспомнила старую шутку: вышла замуж по расчету, и расчет оказался верным. Единственное, что ей не удалось испытать, — любовь. Или хотя бы страсть. Наверное, такая уродилась. Ну, все в жизни не ухватишь.

Женьке она решила о своей встрече не говорить, не волновать его понапрасну. А если честно, она не хотела, чтобы он видел дочь. Слишком неудачной внешне Верка ей казалась. Подсознательно она стеснялась той, которую произвела на свет. Отбраковка. Сын Антон был другой — красивый парень, не хлюпик, физически сильный. Отец об этом заботился. С детства не только образование и языки, но и спорт. Ирина над ним не сюсюкала, а воспитывала разумно, чтобы не избаловать. Правда, у нее и не было потребности сюсюкать. Свою нежность внешне почти не проявляла.

Временная трудность, казалось бы, разрешилась наилучшим образом, и жизнь вошла в прежнюю колею. Время от времени она летала к сыну в Англию. Он делал успехи, мальчик был перспективный, неглупый. На каникулы приезжал домой. Ирина по-прежнему играла в теннис, держала форму. Внешне возраст еще на ее красоту не покушался. Ею по-прежнему восхищались. Стала она немного мягче, как будто оттаяла, это Женька первый заметил. И удивился. Он всегда был к ней внимателен. Так и шел день за днем.

У Верки в жизни тоже почти ничего не изменилось. За мелкими заботами проходило время. Иринины деньги она сначала хотела истратить, купить другую машину, потом передумала. К Ляльке своей она питала неестественную нежность, как к живому существу, и расставаться с ней не хотела, хотя машина была уже старая. А других желаний у нее пока не было. К одежде, как и к еде, Верка была довольно равнодушна, не по-женски. Приличных вещей она себе накупила, пока хватит, а менять наряды и забивать шкаф у нее не было нужды — носить-то некуда. Правда, Михаил уже несколько раз таскал ее по московским театрам, и она ездила. Но без особого желания. Иногда ей нравилось, иногда нет. Два раза оставалась у него ночевать. Ради чего он все и организовывал, как она подозревала. Он ей нравился. Не занудствовал, ухаживал, дарил цветы. Разница в возрасте Верку не удручала. В постели он еще вполне годился, и постепенно она к нему привыкла. Стала даже скучать, когда не видела его дня три-четыре. Все свершалось обычно по выходным. Чаще он приезжал к ней, устраивал маленькие праздники. Он сам не знал, к чему тянет эту связь. Вернее, чувствовал, но неудобно было сознаваться в этом. Стыдно. Связь была чисто сексуальная. Верка дарила ему в постели такую радость, что он молодел на глазах. А так с ней было скучновато, хотя время от времени она поражала его своими довольно удачными шутками и свежим, молодым отношением к жизни. Другое поколение. Повысить ее образование он так и не смог. Встретил сопротивление. К чтению не приохотил, потом махнул рукой. Зачем делать из нее подобие всех остальных умных дам, чтобы она чирикала о литературе и искусстве? Смешно даже представить. Может быть, она тем и хороша для него, что такая, какая есть. Ведь привязался же он к ней.

А в Верке запоздало, но явно, просыпалась женщина. Ей уже исполнилось двадцать пять. Появилась потребность заботиться. Она воспитывала Степу, который в результате совсем обнаглел, разжирел и сел ей на голову. Заботиться о Михаиле ей в голову не приходило, сложилось так, что он сам о ней заботился, кормил, поил и дарил подарки. Потребность нужно было куда-то реализовывать, и Верка решила родить ребенка. Она не задумывалась особенно обо всех сопутствующих моментах, о создании семьи, о наличии отца. Знала, что содержать его она сможет, а все остальное было для нее неважно. Да и вокруг что творилось — где те законные отцы и где те семьи? Все поразводились. Вырастит. Будет работать. Помогут присмотреть родители — мама еще ничего, видит получше. Прикинув все это, она сходила к гинекологу и убрала спираль. Путь был свободен.

Михаила посвящать в свои планы не стала. Сначала подумала, что, может быть, найти кого-нибудь помоложе, а потом решила, что незачем. Сойдет и этот. И привыкла к нему уже, и не хотелось никого искать. Чувствовала даже брезгливость. То ли остепенилась Верка от размеренной жизни, то ли обленилась. А через два месяца поняла, что план ее начал осуществляться.

Еще три месяца ей было очень плохо. По утрам не отходила от раковины, ее рвало, а весь день потом мутило. Посещали мысли прекратить все это, сходить на аборт. Поэтому Михаил узнал все почти сразу. Расколол Верку. Он знал, что у нее стоит спираль, поинтересовался в самом начале их романа, если можно его так назвать. И теперь чувства испытывал сложные. Приехал в субботу, заметил, что Верка вся из себя бледная и ничего не ест, а утром, проснувшись рано, как обычно, увидел, что в постели ее нет. Она блевала в ванной. Он понял все сразу. Была еще слабая надежда, что Верка отравилась чем-нибудь, но она быстро лишила его этой надежды.

— Да, беременная, ну и что? Если тебе не нравится то, что я беременная, то иди к черту. Я решила родить. — Смотрела зло красными глазами, говорила сквозь зубы. Он не успел даже сообразить, что ей ответить.

— Почему не нравится? Рожай, пусть будет ребенок, если хочешь. Только почему со мной не посоветовалась? Это же очень серьезно, ты пойми, Вера.

— У тебя все серьезно. Мне не нужны твои советы. Ребенок мой, и я его рожу. А если не нравится, можешь уматывать. — Она снова побежала к раковине. За этой бравадой стояло Веркино страдание. Ему стало жалко ее. И то, подумать, не такая уж она молодая, это для него она девчонка. И рожать самое время. Только что ему делать? Жениться? Тут Верка опять вынырнула из ванной. — Боишься, что жениться заставлю? Или алименты платить? Зря. Я никогда не выйду за тебя замуж. Ты слишком старый. Даже в папаши не годишься. Только в дедушки.