Дронго взглянул на Вейдеманиса. Тот пожал плечами:

– Проклятый капитализм, – невесело пробормотал Эдгар.

– И еще, – вспомнил Сутеев, – он просил передатьвам ваш носовой платок. Когда все закончится. Я принес его с собой. В прошлыйраз он тоже был со мной, но я не мог его дать, иначе вы бы поняли, что Николайзаранее готовился к своему убийству. Вот ваш платок.

Сутеев вытащил завернутый в прозрачный целлофановый пакетвыстиранный и выглаженный носовой платок. Передал его Дронго.

– Приличный человек, – усмехнулся Вейдеманис, – незабыл про чужой носовой платок.

* * *

За два часа до разговора с Дмитрием Сутеевым.

Последняя остановка метро на Калужско-Рижском направлении –станция «Битцевский парк». Его машина подъехала к метро. Водитель вышел измашины, чтобы найти нужную им улицу. Вернулся в машину, сел и поехал в южномнаправлении. Минут через десять он мягко притормозил, показывая на пятиэтажныйстарый дом.

– Это здесь.

– Подожди меня здесь, – попросил Дронго.

Он вылез из машины, поднял голову. С самого утра моросилдождь. Дронго прошел к дому. В это утро во дворе почти никого не было. Он вошелв старый обшарпанный подъезд, поднялся на несколько ступенек наверх, нашелодиннадцатую квартиру на первом этаже. Позвонил. Ждать пришлось довольно долго.Затем дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет сорока. Высокого роста, схорошо развитой мускулатурой, в одной темно-синей майке и джинсах. Крупныечерты лица, светлые глаза, всклокоченные темные волосы, упрямо сжатые губы ивыступающий вперед подбородок. Он испытующе смотрел на Дронго.

– Здравствуйте, – сказал гость, – вы ПетрДанилович Гевелич?

– Да, – спокойно кивнул тот, – это я.

– Можно войти?

– Конечно. А вы один?

– Да. И вас это удивляет?

– Немного, – пожал плечами Гевелич, – я думал, чтоза мной приедут двое или трое. Как обычно показывают в кино. Когдаарестовывают.

Дронго взглянул на хозяина квартиры.

– Почему вы решили, что я приехал вас арестовать?

– Не нужно играть в кошки-мышки, – попросил Гевелич, –я и так столько всего передумал. Вы ведь не в гости ко мне приехали. Проходитев столовую, я сейчас рубашку надену.

Дронго прошел в столовую. Здесь было чисто, убрано. На стеневисела большая женская фотография. На серванте стояли фотографии девочек. Рядомбыла фотография, где были запечатлены все пятеро. Сам хозяин квартиры, егосупруга, улыбающиеся девочки и мальчик на руках у матери. Счастливая семьяулыбалась фотографу. Дронго нахмурился, сел на стул. Гевелич вошел в комнату,уже надев темно-синюю рубашку. Прошел к столу, тяжело опустился на стул.

– Приехали за мной, – снова сказал он, – я ведьзнал, что вы все равно придете.

– Я не из милиции и не из прокуратуры, – сообщилДронго, – я всего лишь частный эксперт.

– Какая разница, как вас теперь называют, – кривоусмехнулся Гевелич, – все одно уже. Раз приехали, значит, нашли. Так идолжно было случиться.

– Где ваш сын? – неожиданно спросил Дронго, чтобысменить настрой хозяина.

– Что? – не понял тот.

– Где сейчас ваш сын?

– А при чем тут мой сын? Он сейчас у моей сестры гостит, вдеревне. Почему вы про него спрашиваете?

– Я слышал, что он тяжело болел несколько месяцев назад.

– Верно, – вздохнул Гевелич, – очень тяжело. Врачисказали, что не выживет. Какую-то инфекцию подхватил. Когда матери рядом нет,ребенку трудно одному...

Он отвернулся. Было заметно, как он нервничает.

– Успокойтесь, – попросил Дронго, – вы все не такпоняли. Я приехал сюда как человек, который хочет разобраться, что именнопроизошло. Вы ведь работали с Николаем Евгеньевичем?

– Да, – кивнул Гевелич, – вместе работалинесколько лет. Я в компанию давно пришел, первым прорабом у них был. Все ихстроительные работы через меня проходили.

– Не сомневаюсь. Все говорили, что вы хороший профессионал.Простите, что я спрашиваю. Когда произошла эта авария?

– Три года назад, – глухо выдохнул Гевелич, – ясам сидел за рулем. Сам вел машину, когда выскочил этот грузовик. И самоеобидное, что светло было, все вокруг видно, а он вдруг выскочил на встречнуюполосу. Я еще хотел увернуться, уйти от столкновения, повернул машину, и онврезался прямо в нас...

Он тяжело вздохнул.

– Девочки погибли сразу. Обе. Они были близняшки, и говорят,что у близняшек должна быть похожая судьба. Не знаю. Может, и так. Женамучилась в больнице полтора дня. Ей не сказали, что случилось. Мальчик почти непострадал, только ссадины были. А я живой остался. Вообще ни царапины. Можетесебе представить, – он закусил губу, очевидно, чтобы нерасплакаться, – вот так иногда несправедливо бывает. Они погибли, а яживой остался.

Гевелич сжал кулаки. У него были мощные кулаки рабочегочеловека.

– Я тогда думал, что просто с ума сойду. Если бы не сын,точно повесился бы. Или спился. Не знаю. Только в Бога я после этого не верю. Яведь крещеный был, и дети были крещеные. Вот после этого случая я свой крестики выбросил. Сказал, что Бог не может такое устраивать. Значит, его и нетувовсе. Я почти полгода на работу не ходил. Шесть месяцев. И вы знаете, что ониделали? Зарплату мне домой посылали. Ни разу никто не спросил, когда ты выйдешьна работу. Ни разу. Это все Николай Евгеньевич делал. Мне ребята рассказали,что он вообще запретил меня трогать. Ну а потом я вышел на работу. Нельзя былодома сидеть, нечестно так зарплату получать.

Дронго молча слушал исповедь человека, сидевшего перед ним.

– Потом немного отошел, – продолжал Гевелич, –трудно было, но пытался забыться. А как тут забудешься, когда домой приходишь ина тебя отовсюду глядят глаза жены и девочек. А тут еще пацан начал всепонимать, спрашивает, где его мама. Я иногда думал, что не выдержу, простосорвусь. Открою газ и взорву нас вместе с сыном. Потом в себя приходил. НиколайЕвгеньевич помог мальчика в детский сад устроить. А зимой Саша заболел. Я отвезего в больницу, когда у него температура уже под сорок была. Он весь горел.Врачи сказали, что эта какая-то инфекция, долго объясняли, что нужно былораньше приехать. Я думал, что сойду с ума. Это ведь все, что у меня в жизниосталось. Если бы он умер, я бы точно рехнулся. Честное слово, в этот день бына себя руки наложил. Зачем мне жить, если и его Бог решил отнять.

А потом в больницу приехал Николай Евгеньевич. Он сразураспорядился перевести ребенка в другую палату и начал звонить своим знакомым.Оказывается, можно было найти какое-то дорогое лекарство. Он всех на ногиподнял, честное слово, до заместителя министра дошел. Приехали врачи, какой-топрофессор. Сутеев ему рассказал и про нашу аварию, и про мою семью. Вы бывидели, как этот профессор переживал, – он всхлипнул – оказывается, у негосамого за несколько лет до этого дочь умерла, – так вот, он не выходил изпалаты мальчика. Сидел рядом с ним. И меня убеждал, что Сашу они обязательноспасут. Лекарства привезли. Потом сказали, что повезут на операцию. Я стоял тамв коридоре и плакал так, что вся больница собралась на меня, идиота полоумного,посмотреть. Рыдал так громко, что из соседних палат люди выходили, чтобы меняувидеть. Потом меня увели, сказали, что это шок. Уколы делали, лекарствадавали, я словно во сне был.