— Как с тобой все просто и понятно, Володя… Я очень хочу поскорее вернуться сюда, правда.

— Я буду ждать тебя, Люба. Не знаю, что смогу написать за это время, скорее всего ничего, но буду ждать.

— Вот ведь как бывает… Воистину не знаешь, где потеряешь, а где найдешь, — тихо сказала Воронина.

Теперь уже он обнял ее, и снова их губы соединились.

Воронина вышла из своей машины и в сопровождении Виктора с автоматом под рукой направилась к двери офиса компании, возглавляемой Игнатом Полевиком.

Охранники почтительно расступились, узнав, что перед ними ведущий сотрудник Генеральной прокуратуры, секретарша испуганно охнула, вскочила с кресла, но тут же села в него. Воронина махнула Виктору, чтобы остался в «предбаннике», решительно толкнула дверь кабинета генерального директора фирмы. Полевик изучал какие-то документы, увидев непрошеную гостью, встал из-за стола, но, поняв, кто к нему пожаловал, тихо опустился в кресло.

Они ни разу не встречались, но Воронина ничуть не сомневалась, что перед ней тот самый Полевик, именно таким она его и представляла себе: лощеный, смазливый говнюк, привыкший к вниманию женщин и не понимающий, как ему можно отказать.

— Я Воронина из Генпрокуратуры. Нужно поговорить с вами, Игнат Васильевич.

— Понял уже… Слушаю вас.

Видел по телевизору вчера, запомнил.

— По делу Александра Малышева.

— Ну а по какому еще делу вы стали бы врываться в мой офис? Что скажете, Любовь Георгиевна?

— Скажу вам, Игнат Васильевич, что послезавтра Мосгорсуд рассмотрит апелляцию адвоката Бородинского на приговор межрайонного суда.

— Ну и что они могут решить?

— Многое, Игнат Васильевич, многое.

Она еле сдерживала себя. Немало повидала на своем веку, с какими только извергами не сталкивала работа, но то были преступники, а этот отвратительный мерзопакостник. Воспользовавшись бедственным положением парня, приказал ему — самому! — привести на ночь его девушку! Как такое возможно? И не просто девушку, а ее родную, единственную дочь!

Знала, что возможно, понимала, что сама во всем виновата. И от этого злость в душе становилась еще сильнее. Она ведь хотела, чтобы парня просто выгнали с работы, чтобы он оказался на мели, а получилось — чуть не опозорила свою собственную дочь, едва не испоганила ей жизнь! Что бы с ней было, если б встречалась не с Александром Малышевым, а с обычным парнем?! Да все, что угодно, могла бы от безысходности руки на себя наложить!

А он сидит в своем офисе, в дорогом костюме, наодеколоненный, руководит фирмой, в то время как Малышев страдает на зоне! Как она ненавидела этого говнюка с фамилией Полевик!

— Я вас не понимаю. Решат — ну и пусть решают, мне-то какое дело?

— Вас это касается самым серьезным образом.

— А конкретно?

— На ваш магазин, где в то время дежурил Малышев, было совершено нападение. Но вы отказались от помощи милиции, сказали, что это просто недоразумение, сами разберетесь. Уголовное дело по факту нападения на магазин не было возбуждено, согласно вашему желанию. Так?

— Так, ну и что?

— На суде вы не сказали об этом и о том, что, воспользовавшись ситуацией, домогались девушки Александра Малышева, за что, собственно, и пострадали. Так?

— Не сказал, мы с ним договорились по-хорошему. Он молчит об этом, я молчу о нападении на магазин и огромных убытках.

— А если бы сказали, судьи бы дали ему максимум год условно, да и то вряд ли. И что же мы имеем? На магазин было совершено нападение, которое вы не стали афишировать. Малышев в этом не виноват, но если не заводить уголовное дело, можно его шантажировать. Не вы ли сами организовали это нападение, а? Чтобы прибрать к рукам девушку Малышева?

— Я? Да ничего подобного! — возмутился Полевик.

Но в глазах его затаился страх. Он прекрасно понимал, с кем разговаривает. Президент прислал ей телеграмму, вся страна возмущена покушением, Генпрокуратура на ушах стоит, разыскивая преступников, и уже кого-то нашли!

— А факты свидетельствуют о другом. В УВД есть данные о нападении на магазин. Малышев поступил очень благородно и по отношению к своей девушке, и по отношению к вам — он ничего не сказал. Пора бы вам отплатить той же монетой.

Бульдозер, да просто танк с полным вооружением против него… Раздавит, сровняет с землей, разорвет на части — и не заметит! Ну и что тут делать?

— Хорошо, Любовь Георгиевна, я виноват, я готов… Что нужно сделать?

— Написать заявление, что не имеете претензий к Малышеву Александру Владимировичу.

— А как я объясню его поведение? Он же избил меня!

— И правильно сделал. Между нами — если бы я раньше узнала об этом, вас бы не просто избили за такие дела! Придумайте что-нибудь. Упали с лестницы, попали в автокатастрофу и решили подставить сотрудника, которого недолюбливали на излишнюю самостоятельность.

— И меня посадят? За то, что организовал…

— Малышев не будет требовать компенсации. А нет заявления — нет и дела.

— Вы гарантируете?

— Я бы посадила вас с большим удовольствием, есть на то причина. Организация нападения на собственный магазин, с тем чтобы принудить девушку к сожительству, — это уже серьезная статья. Ну да черт с вами. Сделаете все, как надо, останетесь на свободе. Гарантирую. Знаете почему? Не хочу позорить имя своей дочери.

Полевик криво усмехнулся. Имя дочери! А имя его жены, если дело приобретет огласку, как будет выглядеть? Да при чем тут имя? Что она ему скажет, когда узнает обо всем этом?!

— Хорошо, я согласен. Прямо сейчас писать заявление?

— Прямо сейчас. Я отвезу его адвокату Бородинскому.

— А что… писать?

— А то и пишите, Игнат Васильевич.

— Но… я просто откажусь от своих претензий, а потом, на суде, если спросят, обосную их. Каким-то образом… придумаю.

— Попробуйте только не придумать!

— Ладно…

Полевик достал из ящика стола листок бумаги, принялся писать. Воронина внимательно смотрела на него. Он размашисто подписался, придвинул листок Ворониной. Она внимательно прочитала его заявление, удовлетворительно кивнула и встала со стула.

— Не пытайтесь перехитрить меня. Я сделаю то, что сказала, слово свое держу. Но если возникнут проблемы — не обижайтесь, Игнат Васильевич.

Полевик согласно кивнул, он и сам прекрасно понимал это. Воронина сунула листок в сумочку и, не прощаясь, пошла к двери.

В машине она позвонила адвокату Бородинскому, тот готов был встретиться с ней прямо сейчас. Вот к нему она и поехала, чего же откладывать важные дела на потом? А более важного дела, чем освободить сына Малышева, для нее сейчас не было. Глядя из окна «Волги» на сырые, угрюмые московские дома, она улыбалась, вспоминая минувшую ночь. И утро. Это ж надо — погладил ее юбку и жакет, и кофе сварил, и завтрак приготовил! И все было так естественно, как бы само собой разумеющееся. Да и правильно! Ей на службу, она устала, а он дома сидит — нормальный расклад. А если ему нужно будет на службу или еще куда идти — она вскочит, погладит ему все, что нужно, и завтрак приготовит! Именно так она и представляла себе семейную жизнь, все делать вместе, нет мужских и женских обязанностей, кто что может, тот и делает!