У нее не выдалось ни одной свободной минуты с начала рабочего дня. Вчера привезли новую пациентку, и она досталась именно Неле. Молодая женщина тридцати лет пыталась покончить с собой, вскрыв вены в ванной бывшего мужа. К счастью, он вовремя вызвал «Скорую». Сначала неудавшаяся самоубийца попала в городскую психиатрическую лечебницу, но бывший сжалился и заплатил, чтобы ее перевели в «Горку». Ирина Смолина, помещенная в наблюдательную палату ввиду нестабильного состояния и угрозы повторной попытки самоубийства, вела себя ужасно. Всю ночь она колобродила, колотя в дверь и требуя, чтобы ее немедленно отпустили. Затем требования изменились, и она стала кричать, что желает видеть главврача, грозила жалобами в Комитет по здравоохранению и прочими карами. Всерьез ее угроз никто не принимал, но дама беспокоила пациентов и не давала им уснуть, поэтому Неле в конце концов пришлось вкатить ей лошадиную дозу снотворного и зафиксировать ремнями. Однако наутро, едва проснувшись, Ирина снова разбушевалась. Теперь Неля надеялась спуститься в столовую и в тишине выпить чашечку кофе.

Идя по коридору, она услышала звуки скрипки. Нетрудно было понять, откуда они доносятся, и девушка медленно двинулась в сторону палаты Рощина. Дверь оказалась закрыта, и она, прислонившись к стене, стала слушать. Это была Рапсодия на тему Паганини Рахманинова, та самая, благодаря которой ей пришло в голову выяснить, кем на самом деле является Александр Незнанов. Неля считала это произведение одним из самых сложных для исполнения, но и едва ли не самым красивым из всех, написанных для партии скрипки. Прикрыв веки, она впитывала в себя звуки музыки. Когда они внезапно прервались, Неля как будто очнулась, насильственно вырванная из прекрасного мира грез. Распахнув глаза, она оказалась нос к носу с Максом.

– Ой, простите, я проходила мимо… – пробормотала она, чувствуя себя ужасно неудобно, словно Рощин застал ее за каким-то постыдным занятием. И как он пронюхал, что она стоит в коридоре – он что, умеет видеть сквозь стены?

– У вас очень специфические духи, – сказал скрипач, словно услышав ее мысли.

Ну, точно – пронюхал!

– Вы прекрасно играли, – сказала она. – Когда я попросила Егора…

– Я играл отвратительно, – поморщился Макс. – У меня дрожат руки, и я не знаю, смогу ли избавиться от тремора!

– Сможете, – пообещала Неля. – Скоро все будет как раньше.

– А как это – как раньше? Я до сих пор не могу вспомнить, как попал сюда! Правда, что моя сестра приходила?

– Правда, – подтвердила Неля. – Разве она не зашла?

– Нет. Вы ведь не можете держать меня против воли, тогда почему я не могу уйти прямо сейчас?

Ох, как же она боялась этого вопроса! И зачем ее понесло в этот коридор? Ну, подумаешь, расчувствовалась при звуках Рахманинова…

– Ваше состояние нестабильно, – решила она отделаться общими фразами – это обычно помогает, когда нельзя о чем-то сообщать больному во избежание рецидива. – Нужно время.

– Сколько?

– Что – сколько?

– Сколько времени надо, чтобы я смог отсюда выйти?

– Макс, я знаю, что вы ничего не помните, но…

– Что вы скрываете? – нахмурился он.

– Вы пытались покончить с собой! – выпалила она, и Рощин отпрянул, словно его ударили.

– Что за бред! – пробормотал он.

– Вы видели свои руки? Вы не могли не спрашивать себя, как на них оказались эти отметины!

Не встречая сопротивления со стороны растерянного мужчины, Неля закатала рукав его больничной робы, обнажая шрамы.

– Я не знаю, откуда это взялось! – беспомощно глядя на нее, проговорил Рощин.

– А ваш друг утверждает, что первые шрамы появились, когда вы в детстве поспорили с сестрой.

– Черт, это ведь было лет двадцать назад!

– А вот эти раны, – Неля ткнула в более свежие шрамы, идущие от запястья до локтевого сгиба, – вы нанесли себе недавно.

– Послушайте, у меня просто-напросто не было причин, чтобы сводить счеты с жизнью!

– Возможно, вы просто забыли? Лекарства блокируют вашу память…

– Почему Ракитин со мной не говорит? – перебил Макс. – Он ведь мой лечащий врач! И почему Арина даже не зашла?

Возможно, сестра не знает, как подступиться к рассказу о случившемся? Наверное, окажись в подобной ситуации сама Неля, она бы тоже растерялась.

– Макс, – заговорила она вновь, – все образуется! Может, вы уже достаточно здоровы, чтобы покинуть клинику, но, согласитесь, нельзя этого делать, пока память окончательно не вернется. Сами посудите – вы даже не помнили, что вашего отца нет в живых, а вдруг вы забыли еще какие-то важные вещи? Что, если вам постараться относиться к этому месту как к обычной больнице? Здесь полно людей, которых никак нельзя назвать сумасшедшими! Пациенты «Горки» – те, кто пережил личные трагедии, неудавшиеся самоубийцы, и многие пришли сюда добровольно. Не надо считать это заключением!

Неля чувствовала, что звучит неубедительно. Если все так, как рассказала Арина (а не верить в ее версию истории у Нели нет ни малейших оснований), то Макс вряд ли сможет покинуть больничные стены. Более того, узнай он правду, нет никакой гарантии, что приступ не повторится.

Однако на Рощина, похоже, ее аргументы подействовали. Он задумчиво прислонился плечом к косяку. Одна рука сжимала «Страдивари», вторая плетью висела вдоль тела, и смычок казался ее продолжением. Вся поза Макса выражала безнадежность.

– Может, еще поиграете? – предложила Неля. – Когда еще мне удастся послушать великого Макса Рощина?

– От «великого» Рощина мало что осталось, – хмыкнул он. – Виртуозная игра требует многочасовой практики, а у меня был огромный перерыв!

– Но теперь-то вы снова в форме, – возразила Неля. – Вы здесь, скрипка тоже здесь – практикуйтесь, сколько душа пожелает. Вы получите столько слушателей, сколько есть в «Горке», надо лишь выйти в комнату отдыха!

– Ну да, – невесело ухмыльнулся он, – здешняя комната отдыха – достойная замена Государственному Кремлевскому дворцу… Но если желаете помучить свой слух, можете войти. Что вам сыграть?

Неля подумала, что, даже если Рощину вздумалось бы играть левой ногой, ее слух все равно бы не пострадал: музыка жила в этом человеке, и то, что она услышала, идя по коридору, никак нельзя назвать плохой игрой. Он чувствует себя неуверенно, но все, что нужно, это немного времени, и мир еще услышит Макса Рощина. Если, конечно, не помешают обстоятельства медицинского характера. Или другие обстоятельства.

* * *

Нина Шарова, временно исполняющая обязанности Грозной в ученом совете Первого медицинского университета, встретила Ивана приветливо, всем своим видом демонстрируя готовность помочь. Узнав, что майору требуется информация о том, чем занималась Валентина незадолго до смерти, она наморщила лоб с тонкой и желтовато-белой, словно пергамент, кожей. Нина была женщиной без возраста, то есть именно такой, какой Иван представлял себе ученых девиц. В голове промелькнула мысль о том, есть ли у нее семья. Какая семья может быть у женщины, похожей на тень Марии Кюри? Некрасивая, опрятно одетая, она выглядела совершеннейшим синим чулком, словно сошла со страниц романа о самоотверженных ученых советских времен. Единственным, что привлекало в этом практически бесполом существе, был голос. Глубокий, грудной и абсолютно не соответствующий внешнему виду, он как будто принадлежал другому человеку.