Понимаете, нам приходилось все-таки связывать Джимаверевкой, когда мы оставляли его одного: ведь если бы кто-нибудь на негонаткнулся и увидел, что никого с ним нет и он не связан, так не поверил бы, чтоон беглый негр. Ну и герцог тоже сказал, что, конечно, нелегко лежать целыйдень связанным и что он придумает какой-нибудь способ обойтись без этого.

Голова у него работала здорово, у нашего герцога, он живосообразил, как это устроить. Он одел Джима в костюм короля Лира – длинный халатиз занавесочного ситца, седой парик и борода из конского волоса; потом взялсвои театральные краски и вымазал Джиму шею, лицо, руки и все сплошь густойсиней краской такого тусклого и неживого оттенка, что он стал похож наутопленника, пролежавшего в воде целую неделю. Провалиться мне, но толькострашней этого я ничего не видел. Потом герцог взял дощечку и написал на ней:

Бешеный араб. Когда в себе, на людей не бросается – иприколотил эту дощечку к палке, а палку поставил перед шалашом, шагах в четырехот него. Джим был доволен. Он сказал, что это куда лучше, чем лежать связанномупо целым дням и трястись от страха, как только где-нибудь зашумит. Герцогсоветовал ему не стесняться и вести себя поразвязнее: а если кто-нибудьвздумает совать нос не в свое дело, пускай Джим выскочит из шалаша и попляшетнемножко, пускай взвоет разика два, как дикий зверь, – небось тогда живо уберутсяи оставят его в покое. Это он в общем рассудил правильно; но только не всякийстал бы дожидаться, пока Джим завоет. Если бы еще он был просто похож напокойника, а то куда там – много хуже!

Нашим жуликам хотелось опять пустить в ход «Жирафа» – ужочень прибыльная была штука, только они побаивались: а вдруг слухи за это времядошли уже и сюда? Больше ничего подходящего им в голову не приходило, и в концеконцов герцог сказал, что полежит и подумает часа два, нельзя ли какнибудьоколпачить арканзасский городок; а король решил заглянуть в городок на другомберегу – без всякого плана, просто так, положившись в смысле прибыли напровидение, а по-моему – на сатану. Все мы купили новое платье там, гдеостанавливались прошлый раз; и теперь король сам оделся во все новое и мне тожевелел одеться. Я, конечно, оделся. Король был во всем черном и выглядел оченьпарадно и торжественно. А я до сих пор и не знал, что платье так меняетчеловека. Раньше он был похож на самого что ни на есть распоследнего забулдыгу,а теперь, как снимет новую белую шляпу да раскланяется с этакой улыбкой, – нубудто только что вышел из ковчега: такой на вид важный, благочестивый идобродетельный, ни дать ни взять – сам старик Ной.

Джим вымыл челнок, и я сел в него с веслом наготове. Уберега, чуть пониже мыса, милях в трех от городка, стоял большой пароход; онстоял уже часа два: грузился. Король и говорит:

– Раз я в таком костюме, то мне, пожалуй, лучше приехать изСент-Луиса, или Цинциннати, или еще из какого-нибудь большого города. Греби кпароходу, Гекльберри: мы на нем доедем до городка.

Ему не пришлось повторять, чтобы я поехал кататься напароходе. Я подъехал к берегу в полумиле от городка и повел лодку вдоль крутогообрыва по тихой воде. Довольно скоро мы наткнулись на этакого славного,простоватого с виду деревенского паренька, который сидел на бревне, утирая потс лица, потому что было очень жарко; рядом с ним лежали два ковровых саквояжа.

– Поверни-ка челнок к берегу, – сказал король. (Я повернул.)– Куда это вы направляетесь, молодой человек?

– В Орлеан, жду парохода.

– Садитесь ко мне, – говорит король. – Погодите минутку: мойслуга поможет вам внести вещи… Вылезай, помоги джентльмену, Адольфус! (Это,вижу, он мне говорит.) Я помог, потом мы втроем поехали дальше. Молодой человекбыл очень благодарен, сказал, что ему просто невмоготу было тащить вещи потакой жаре. Он спросил короля, куда он едет, и тот ему сказал, что ехал вниз пореке, нынче утром высадился у городка на той стороне, а теперь хочет поднятьсяна несколько миль вверх, повидаться там с одним старым знакомым на ферме.Молодой человек сказал:

– Как только я вас увидел, я сразу подумал: это, верно,мистер Уилкс, и запоздал-то он самую малость. И опять-таки думаю: нет, должнобыть, не он – зачем бы ему ехать вверх по реке? Вы ведь не он, верно?

– Нет, меня зовут Блоджет, Александер Блоджет; кажется, мнеследует прибавить: его преподобие Александер Блоджет, – ведь я смиренныйслужитель божий. Но как бы то ни было, мне все-таки прискорбно слышать, что мистерУилкс опоздал, если из-за этого он лишился чего-нибудь существенного. Надеюсь,этого не случилось?

– Да нет, капитала он из-за этого не лишился. Наследство онвсе равно получит, а вот своего брата Питера он в живых не застанет. Ему это,может, и ничего, кто ж его знает, а вот брат все на свете отдал бы, лишь быповидаться с ним перед смертью: бедняга ни о чем другом говорить не могпоследние три недели; они с детства не видались, а брата Уильяма он и вовсеникогда не видел – это глухонемого-то, – Уильяму всего лет тридцать – тридцатьпять. Только Питер и Джордж сюда приехали; Джордж был женат, он умер в прошломгоду, и жена его тоже. Теперь остались в живых только Гарви с Уильямом, да ито, как я уже говорил, они опоздали приехать.

– А кто-нибудь написал им?

– Ну как же, месяц или два назад, когда Питер только чтозаболел; он так и говорил, что на этот раз ему не поправиться. Видите ли, онуже совсем состарился, а дочки Джорджа еще молоденькие и ему не компания, кромеразве Мэри Джейн, – это та, рыженькая; ну и выходит, что, как умерли Джордж иего жена, старику не с кем было слова сказать, да, пожалуй, и жить больше нехотелось. Уж очень он рвался повидать Гарви, и Уильяма тоже, само собой: неохотник он был до завещаний – бывают такие люди. Он оставил Гарви письмо, тамсказано, где он спрятал свои деньги и как разделить остальное имущество, чтобыдевочки Джорджа не нуждались ни в чем, – сам-то Джордж ничего не оставил. Акроме этого письма, он так-таки ничего и не написал, не могли его заставить.

– Почему же Гарви не приехал вовремя, как вы думаете? Где онживет?

– О, живет-то он в Англии, в Шеффилде, он там проповедник, ив Америке никогда не бывал… Может, не успел собраться, а может, и письма неполучил совсем, почем знать!

– Жаль, жаль, что он так и не повидался с братьями передсмертью, бедняга! Так, значит, вы едете в Орлеан?

– Да, но только это еще не все. В среду я уезжаю на пароходев Рио-де-Жанейро, там у меня дядя живет.

– Долгое, очень долгое путешествие! Зато какое приятное! Ябы и сам с удовольствием поехал. Так Мэри Джейн старшая? А другим сколько лет?

– Мэри Джейн девятнадцать лет. Сюзанне – пятнадцать, аДжоанне еще нет четырнадцати – это та, что с заячьей губой и хочет заниматьсядобрыми делами.