Потом король толкнул потихоньку герцога, – я-то это заметил,– оглянулся по сторонам и увидел гроб в углу на двух стульях; и тут они сгерцогом, обняв друг друга за плечи, а свободной рукой утирая глаза, медленно иторжественно направились туда, и толпа расступилась, чтобы дать им дорогу:всякий шум и разговоры прекратились, все шипели: «Тс-с-с!» – а мужчины снялишляпы и опустили головы; муха пролетит – и то было слышно. А когда они подошли,то наклонились и заглянул в гроб; посмотрели один раз, а потом такой поднялирев, что, должно быть, слышно было в Новом Орлеане; потом обнялись, положилидругу другу подбородок на плечо и минуты три, а то и четыре заливались слезами,да как! Я никогда в жизни не видел, чтобы мужчины так ревели. А за ними и всепрочие ударились в слезы. Такую развели сырость, что я ничего подобного невидывал! Потом один стал по одну сторону гроба, а другой – по другую, и обаопустились на колени, а лбами уперлись у гроб и начали молиться, только не вслух,а про себя. Ну, тут уж все до того расчувствовались – просто неслыханное дело;никто не мог удержаться от слез, все так прямо и зарыдали во весь голос, ибедные девочки тоже; и чуть ли не каждая женщина подходила к девочкам и, неговоря ни слова, целовала их очень торжественно в лоб, потом, положив руку имна голову, поднимала глаза к небу, а потом разражалась слезами и, рыдая иутираясь платочком, отходила в сторону, чтобы другая могла тоже покрасоватьсяна ее месте. Я в жизни своей не видел ничего противней.

Немного погодя король поднялся на ноги, выступил вперед к,собравшись с силами, начал мямлить речь, а попросту говоря – молоть всякуюслезливую чепуху насчет того, какое это тяжелое испытание для них с братом –потерять покойного, и какое горе не застать его в живых, проехав четыре тысячимиль, но что это испытание им легче перенести, видя такое от всех сочувствие иэти святые слезы, и потому он благодарит их от всей души, от всего сердца и засебя и за брата, потому что словами этого нельзя выразить, все слова слишкомхолодны и вялы, и дальше нес такой же вздор, так что противно было слушать;потом, захлебываясь слезами, провозгласил самый что ни на есть благочестивый«аминь» и начал так рыдать, будто у него душа с телом расставалась.

И как только он сказал «аминь», кто-то в толпе запел псалом,и все его подхватили громкими голосами, и сразу сделалось как-то веселей илегче на душе, точно когда выходишь из церкви. Хорошая штука музыка! А послевсего этого пустословия мне показалось, что никогда еще она не действовала такосвежительно и не звучала так искренне и хорошо.

Потом король снова начал распространяться насчет того, какему с племянницами будет приятно, если самые главные друзья семейства поужинаютс ними нынче вечером и помогут им похоронить останки покойного; и если бы егобедный брат, который лежит в гробу, мог говорить, то известно, кого бы онназвал: это все такие имена, которые были ему дороги, и он часто поминал их всвоих письмах; вот он сейчас назовет их всех по очереди; а именно вот кого: егопреподобие мистер Гобсон, дьякон Лот Хови, мистер Бен Рэкер, Эбнер Шеклфорд,Леви Белл, доктор Робпнсон, их жены и вдова Бартли.

Его преподобие мистер Гобсон и доктор Робинсон в это времяохотились вместе на другом конце города – то есть я хочу сказать, что докторотправлял больного на тот свет, а пастор показывал ему дорогу. Адвокат Беллуехал в Луисвилл по делам. Зато остальные были тут, поблизости, и все ониподходили по очереди и пожимали руку королю, благодарили его и беседовали с ним;потом пожимали руку герцогу; ну, с ним-то они не разговаривали, а толькоулыбались и мотали головой, как болванчики, а он выделывал руками всякие штукии гугукал все время, точно младенец, который еще не умеет говорить.

А король все болтал да болтал и ухитрился расспросить чутьли не про всех в городе, до последней собаки, называя каждого по имени иупоминая разные происшествия, какие случались в городе, или в семье Джорджа,или в доме у Питера. Он, между прочим, всегда давал понять, что все это Питер емуписал в письмах, только это было вранье: все это, до последнего словечка, онвыудил у молодого дуралея, которого мы подвезли к пароходу.

Потом Мэри Джейн принесла письмо, которое оставил ее дядя, акороль прочел его вслух и расплакался. По этому письму жилой дом и три тысячидолларов золотом доставались девочкам, а кожевенный завод, который давалхороший доход, и другие дома с землей (всего тысяч на семь) и три тысячидолларов золотом – Гарви и Уильяму; а еще в письме было сказано, что эти шестьтысяч зарыты в погребе.

Оба мошенника сказали, что сейчас же пойдут и достанут этиденьги и поделят все, как полагается, по-честному, а мне велели нести свечку.Мы заперлись в погребе, а когда они нашли мешок, то высыпали деньги тут же напол, и было очень приятно глядеть на такую кучу желтяков. Ох, и разгорелись жеглаза у короля! Он хлопнул герцога по плечу и говорит:

– Вот так здорово! Нет, вот это ловко! Небось это будетпочище «Жирафа», как по-вашему?

Герцог согласился, что это будет почище. Они хватали золоторуками, пропускали сквозь пальцы, со звоном роняли на пол, а потом корольсказал: « – О чем тут разговаривать, раз подошла такая линия! Мы теперь братьяумершего богача и представители живых наследников. Вот что значит полагатьсявсегда на волю божию! Это в конце концов самое лучшее. Я все на светеперепробовал, но лучше этого ничего быть не может.

Всякий другой на их месте был бы доволен такой кучей деньжищи принял бы на веру, не считая. Так нет же, им понадобилось пересчитать! Сталисчитать – оказалось, что не хватает четырехсот пятнадцати долларов. Король иговорит:

– Черт бы его побрал! Интересно, куда он мог девать этачетыреста пятнадцать долларов?

Они погоревали-погоревали, потом стали искать, перерыли всекругом. Потом герцог сказал:

– Ну что ж, человек больной, очень может быть, что и ошибся.Самое лучшее – пускай так и останется, и говорить про это не будем. Мы без нихкак-нибудь обойдемся.

– Чепуха! Конечно, обойдемся! На это мне наплевать, толькокак теперь быть со счетом – вот я про что думаю. Нам тут нужно вести делочестно и аккуратно, что называется – начистоту. Надо притащить эти самые деньгинаверх и пересчитать при всех, чтобы никаких подозрений не было. Но только елипокойник сказал, что тут шесть тысяч, нельзя же нам…

– Постойте! – говорит герцог. – Давайте-ка пополним дефицит.– И начинает выгребать золотые из своего кармана.

– Замечательная мысль, герцог! Ну и голова у вас, право! –говорит король. – А ведь, ей-богу, опять нам «Жираф» помог! – И тоже начинаетвыгребать золотые и ставить их столбиками.

Это их чуть не разорило, зато все шесть тысяч были налицо,полностью.