Я вздохнула. Мы завершили полный круг.

– Нам нужны деньги, в том числе и для ребенка. Наша дочь не проживет на одной гордости. Мы все-таки должны что-то есть и платить за квартиру.

Мама поджала губы. Несмотря на заверения Руди, что он справится, она стала меньше работать, чтобы помогать ему по утрам. А значит, мне придется восполнять этот пробел в ее заработке.

Моя роль Мишлен в финансируемой «УФА» картине, которую ставил знаменитый режиссер Артур Робисон, с Лиа де Путти, правящей королевой Берлина, в главной роли, не должна была остаться незамеченной. Я чувствовала себя заржавленной и неуверенной после года без актерской игры. Первый день на студии «Бабельсберг» сложился неудачно. Я вступала не вовремя и путала свои реплики, требуя новых дублей, за что Робисон меня бранил.

– У вас неделя на подготовку. Неделя, чтобы выучить слова и разобраться с ролью. Если вы явитесь не готовая к работе, не возвращайтесь вовсе, – пригрозил он.

Чтобы развлечь меня, Лени организовала нам ночь в кино, взяв с собой свою новую приятельницу – китайско-американскую актрису Анну Мэй Вонг, которая недавно прибыла в Берлин и вызвала сенсацию. Облачившись в озорные наряды – я в перешитый твидовый костюм Руди, который дополняла шляпа-котелок, Лени в брюки с подтяжками поверх жилета и Анна Мэй в облегающее, похожее на кимоно платье, из-под которого выглядывала бо́льшая часть бедра, – мы проскользнули на свободные места в зале и оказались под пристальными взглядами других зрителей. Они смотрели на нас кто с похотливым восхищением, кто с презрительным осуждением.

Но все вокруг померкло, как только начался фильм. «Безрадостный переулок» Георга Вильгельма Пабста, в главной роли – недавнее открытие, шведская актриса Грета Гарбо.

В меланхолическом сюжете об убийстве и алчности в послевоенной Вене Гарбо играла преданную дочь, которая решается пустить в дом жильца, в результате чего у нее начинается роман с американским лейтенантом. Критики либо восхваляли, либо жестко критиковали картину, но все единодушно превозносили Гарбо. На сцене она не могла выделиться с таким загадочным лицом, а вот камера смотрела на нее с благоговением, подчеркивая посадку головы, полупрозрачность кожи и огоньки, светящиеся в блеклых глазах. Не прикладывая особых усилий, она передавала страсть гораздо более убедительно, чем драматические актрисы. Она заставила меня и вообще всех в зале замереть на своих местах.

Я вышла из кинотеатра словно в тумане, едва расслышав, как Анна Мэй сказала Лени:

– Она уже уехала в Голливуд. Луис Б. Майер побывал на премьере этого фильма с единственной целью – заключить с ней контракт. Он объявил, что «МГМ»[45] сделает из нее мировую сенсацию. – Анна Мэй повернулась ко мне. – Марлен, вы представляете? Одна картина. Гарбо стала знаменитой после одной роли. А вы на нее немного похожи. Правда, Лени? Те же чуть прикрытые глаза и такая же изумительно белая кожа. Осветлите волосы – и будете ее сестрой.

Я не считала, что хоть немного похожа на сфинкса, который только что покорил меня своей красотой. Лени тоже так не думала, она сказала с прохладцей:

– Ну, сходство не слишком велико.

Глаза Анны Мэй вспыхнули.

– Говорят, наша новая звезда тоже предпочитает фиалок.

– Фиалок? – изумилась я.

О таком я никогда раньше не слышала. Анна с удовольствием объяснила мне:

– Французские гурманы и некоторые женщины жаждут лепестков как изысканного лакомства. Вы понимаете?

Я притихла, чувствуя на себе взгляд Лени, пока Анна Мэй кончиком ногтя снимала комочек скатавшейся помады из уголка моего рта.

– Все девушки это знают. Фрейлейн Гарбо предпочитает нырять.

Улыбнувшись, я взяла их обеих под руки и удержалась от комментариев по поводу этой сенсационной сплетни. Однако на следующий день пригласила Анну Мэй на обед и забросала вопросами об актерской технике Гарбо, а также о голливудском опыте самой Анны. Она снялась там в двадцати трех фильмах, исполняя второстепенные роли, после чего приехала в Берлин, чтобы стать более заметной фигурой.

Анна протянула ко мне ладонь и сказала:

– Марлен, вы же не можете быть настолько слепы. Вы держите себя так, будто владеете всем миром, а между тем не замечаете, что творится у вас под носом. А вот Лени все видит. Она так завидует вам, что едва справляется с этим.

– Завидует? Мне? – расхохоталась я. – Не говорите глупостей. Лени все знают.

Анна Мэй сжала мои пальцы:

– Она, может быть, и знает всех, но ей никогда ничего не достается, если она не ляжет на спину. Вы можете играть на сцене и петь, вы учились в академии Рейнхардта. Она одержима вами. Хочет быть как вы.

Я мигом посерьезнела, вспомнив свой разлад с Камиллой. Мы с ней не разговаривали после той истории с Руди, хотя однажды я столкнулась с ней в ночном клубе. В последнее время она снискала некоторый успех в кино, а в момент нашей встречи повернулась ко мне спиной, не желая замечать мое присутствие.

– Все считают Гарбо великой актрисой, – продолжила Анна Мэй, – но это не так. Просто она знает, что наше внимание привлекает недосказанность – намекнуть, но не раскрывать образ до конца. Вот чем она одарена. В вас это тоже есть. Нужно только сделать это умение совершенным.

После обеда я дала ей понять, что согласна на близость. Возвращение в мир пробудило во мне желания, я соскучилась по многому. Анна показалась мне чувственной и отзывчивой, ответила взаимностью. Моя новая подруга ничего особенного не ждала и, как и я, не искала постоянных связей.

– Не знаю, надолго ли останусь в Берлине, – сказала она. – Но пока я здесь, Марлен, всегда буду рада общению с вами.

Эти полдня секса и дружеских советов изменили меня. По пути к дому я утопила чувство вины перед Руди в размышлениях о своей карьере. Не слишком ли сильно я старалась доказать, что чего-то стою? Вероятно, это и не нужно. Может статься, мне необходимо всего лишь взращивать в себе магнетическую невозмутимость Гарбо. Если она стала звездой, почему бы мне не сделать того же? Я решила превратить свою Мишлен из кокетки в уставшую от жизни интриганку. Руди мне убедить не удалось: он считал, что это принижение образа. Однако в процессе съемок я приложила свою теорию к практике – медленно открывала глаза, но лишь до половины, как будто только что очнулась от дремоты, и беспечно зевала, что контрастировало с истериками Манон.

Режиссеру нравилось, как я играю. Так же считали и критики, которые отметили это, назвав меня «поразительным явлением». Затем последовали предложения появиться на сцене в постановке «Дуэли в Лидо» и сыграть аморальную даму полусвета, а также сняться в сатирическом фильме Александра Корды «Современная Дюбарри» в роли парижской актрисы.

Лени показала мне свои зубки, съязвив: