– Не ублажаешь ли ты кого-нибудь на стороне, дорогая? А то кажется, что ты работаешь гораздо больше, чем следует девушке, которая этим не занимается.

Я пожала плечами. Мне нравилось держать ее в неведении. Если уж я вынудила Лени задаваться такими вопросами, то и других смогу заставить делать то же самое, включая публику, видевшую меня на сцене и на экране.

Моя карьера пошла в гору. Дома мы с Руди тоже столкнулись с этим. Он не мог начать искать постоянную работу, пока не подрастет наша дочь, лишь иногда, когда я бывала свободна, брался за временную. Но один из нас всегда должен был оставаться с Хайдеде.

Наконец Руди открыл мне, что угнетало его все это время, но наверняка тут не обошлось без подстрекательств со стороны моей матери.

– Ты не хочешь прекратить работать, потому что тебе мало только нашей совместной жизни? – спросил он.

Мы сидели за столом, заканчивая ужин. Я все еще пыталась готовить для него каждый вечер, хотя и была очень занята – то в съемках, то на сцене, то моталась по кастингам.

Я закурила и призналась:

– Да, она меня не удовлетворяет. Я хочу, чтобы мы жили вместе. Но карьера для меня тоже важна.

– А как насчет меня? Предполагается, что я должен бросить свою карьеру? Представь, как это выглядит! Я – твой муж, я должен обеспечивать тебя и нашу дочь.

– Какая разница, кто добывает средства, пока хоть один из нас на это способен? У меня сейчас есть работа, Руди, и ты знаешь, что, если я не буду хвататься за любую возникающую возможность, их больше и не представится.

– Иными словами, твоя карьера важнее, – перефразировал меня муж, но это прозвучало неубедительно, хотя именно эти слова, по его мнению, следовало произнести в сложившейся ситуации.

– Я сказала тебе, чего хочу. Теперь скажи, чего хочешь ты.

– Не знаю. – Он бросил салфетку на стол. – Прямо сейчас я хочу прогуляться.

Руди накинул пальто и ушел. Вымыв посуду, я возилась с Хайдеде, когда услышала, как поворачивается ключ в замке. Руди вошел в нашу спальню, где стояла колыбелька дочери, и сказал:

– Хорошо. Только обещай, что если не добьешься успеха, то бросишь это. Я знаю, ты любишь сниматься, и хочу, чтобы у тебя все получилось, но не делай из меня дурака.

– Обещаю, – кивнула я.

Таким образом все решилось. Началась работа, ужины дома, чтобы сэкономить деньги, а вечера были заняты коктейлями, посещением самых свежих представлений в театрах или ревю с последующим перемещением в какое-нибудь кабаре. Я старалась бывать везде, где можно завязать полезные знакомства, и даже хитростью пробралась в ночной клуб для избранных «Эльдорадо», чтобы увидеть мулатку Жозефину Бейкер в импровизированном шоу с ошеломительными кассовыми сборами «La Revue Nègre», где она резвилась на столах, одетая лишь в нити жемчуга. Гладкая и лоснящаяся, как пантера, наделенная силой духа императрицы, она вдохновила меня, особенно когда развязной походкой блуждала среди разинувших рот клиентов и напевала свою коронную песенку: «Я нашла нового любимчика».

Наши совместные выходы в свет с Лени и Анной Мэй продолжались, и Лени, должно быть, почувствовала возникшую между мной и Анной близость, потому что начала открыто соперничать за внимание, подражая каждому скандальному костюму, какой бы я ни надела. Наконец я поймала себя на том, что вытаскиваю из самых дальних углов гардероба разные немыслимые вещи, чтобы смутить Лени. Так, однажды была извлечена на свет божий потертая волчья шкура, которую я надела с кружевной блузкой, мешковатыми матросскими штанами и солдатскими ботинками. Лени быстро куда-то сходила, нашла для себя пеструю тигриную шкуру и набросила ее, как накидку.

– Она нелепа, – сказала Анна Мэй, когда мы валялись на кровати в ее маленькой квартирке рядом с Кохштрассе, где встречались раз или два в неделю. – Ты видела ее прошлым вечером? Она таскалась с этой своей тигриной шкурой, как будто была на сафари. Если ты когда-нибудь появишься на публике голой с веером из перьев а-ля Бейкер, у тебя за спиной будет стоять Лени во всей своей красе.

Я зажгла сигарету, затянулась сама, а потом поднесла ее к губам подруги:

– Кстати, об а-ля Бейкер, почему бы нам не сделать свой номер? Мы бы позабавились и заработали немного денег.

– Номер? – покосилась на меня Анна. – Такой, как…

– Как насчет пения? Назовемся «Городские сестрички», найдем заказы где-нибудь на Ноллендорфплац. Не в хороших кабаре, разумеется, – сказала я. – В такие нас, конечно, не возьмут, но в другие… Я уверена, мы справимся не хуже, чем одетые девчонками педики или королевы накладных пенисов.

– Особенно если приколем саше с фиалками к причинным местам, – развила мою мысль Анна Мэй. – Но Лени не способна взять ни одну ноту, пусть даже от этого будет зависеть ее жизнь. Она разозлится, если мы ее не пригласим.

– А кто говорит, что мы ее не пригласим? Раз она не может петь, будет представлять нас и отпускать скабрезные шуточки.

– Ты больше не так слепа, – протянула Анна и опустила пальцы к моему пупку. – Чтобы вытеснить соперницу, заставишь ее увядать в твоей тени.

Лени закипела, но не отказалась. Я установила строгое правило: ни наркотиков, ни выпивки. Анна Мэй могла себя контролировать, а вот у Лени была склонность к излишествам, особенно в подходящем настроении. Я подобрала песни Брехта и костюмы – одинаковые фраки, только мой был из белой шелковой ткани в рубчик. В «Силуэте», «Белой розе», в «Навеки твой» и прочих кабаре мы заявляли свой номер каждый день, когда не работали в других местах. Лени разогревала публику шаблонными остротами, после чего в луче прожектора появлялись мы с Анной Мэй. Она подпевала мне голосом, полным страсти, а главную мелодию вела я. Нарумяненные мальчики, безвкусно разодетые трансвеститы и пьяные лесбиянки впитывали в себя слова песен вместе с дымом моих бесчисленных сигарет.

Трансвеститы обожали меня, осаждали, прося советов во всем, начиная с макияжа: «Марлен, как по-твоему, этот оттенок помады не слишком ярок?» – и заканчивая аксессуарами: «А эти запонки с золотыми нитями? Они выглядят божественно или кажется, что к ним не хватает перчаток?» В свою очередь, я тоже училась у них разным трюкам, наблюдая, как они, чтобы преувеличить свою женственность, упирают руку в бедро повыше и таким образом скрывают размер кистей, или ходят, выставив вперед таз, чтобы фигура зрительно казалась более округлой, а жилистые икры не бросались в глаза.

Выступления в кабаре открыли мне доступ к влиятельным людям, которые развлекались посещением всяких городских захолустий. Театральные продюсеры нередко заглядывали в кабаре в поисках новых идей. Декаданс был в моде, и где же лучше надышишься им, как не там, откуда он появился? Так же как Анна Мэй и Лени, я иногда приглашала этих влиятельных людей в свою постель, хотя мои связи были скоротечными и всегда строились на принципе: когда страсть утихнет, хорошие отношения останутся.

Марго Лион, жена гомосексуалиста продюсера и писателя Марселлуса Шиффера и поклонница фиалок, которая красила губы черной помадой и отличалась алебастровой бледностью, однажды подошла ко мне после выступления. Она и ее муж хотели пригласить меня в свое новое ревю «Носится в воздухе» в «Комеди Театр». Это была сатирическая пьеса об универмаге, отражавшая социальные потрясения в современной Германии. У меня было несколько номеров, включая песню под названием «Сестрички», ее мы с Марго исполняли вместе: две женщины покупают одна другой нижнее белье, пока их приятели в отъезде.