– В какой полк, товарищ Махно? Моего же полка нет.

– В Гуляй-Поле формируется новый полк. Под командой Веретельникова. Иди к нему. Скажи – я велел принять.

Едва отъехали от хутора, как впереди показались конники в бурках. Раз в бурках – значит, чужие. Свои бурками обзаводиться не спешили – считали это роскошью.

Белаш приподнялся в машине:

– Это – Шкуро!

– Разворачивай автомобиль! – приказал Махно водителю.

Но и сзади также показались конники – лихие, страшные, они лавой рассыпались по степи, на скаку выстраивались в группы, снова рассыпались… Так конница обычно ходит под огнем.

Разворачивать машину было поздно.

– Пулеметы! – выкрикнул Махно азартно, блеснул белыми зубами, – он словно бы помолодел, – в момент опасности с ним всегда происходили такие преображения, – сдернул с заднего сиденья «люис». – Сейчас серьезная женщина по имени Люська покажет, как надо вести великосветские разговоры! – Он хлопнул рукой по плоской тарелке с патронами, украшавшей пулемет, как огромная круглая пуговица. – Виктор, бери второй пулемет. Твой сектор – задний. Все, что впереди – мое.

Машина была открытая, с гармошкой – сдвигающимся назад кожаным верхом, так что сектор обстрела обозначился круговой. Главное – не снести бы голову водителю. Конников было много. Белаш втянул сквозь зубы воздух, подхватил второй пулемет.

– Запасные диски у нас есть?

– Двадцать штук, – не поворачивая головы, выкрикнул водитель, – вчера полдня провандалился, пока заряжал их.

– Вот и хорошо! С таким запасом жить можно, – Махно пристроил на раму, обрамлявшую ветровое стекло, ствол пулемета, примеряясь, повел налево, потом направо, похвалил самого себя: – Годится!

Голос у Махно был совершенно беспечным, даже веселым, будто он попал не в смертельную передрягу, а на самую обычную сельскую гулянку.

Впереди конной лавы несся усатый офицер в белой бурке, устрашающе взмахивал клинком, вот он распахнул широкий белозубый рот, проулюлюкал что-то, лава, отзываясь, незамедлительно зашлась в едином крике-стоне. Белаш почувствовал, как у него по коже побежали мурашики, немая далекая боль свела скулы.

– Стреляй, батька! – выкрикнул он.

– Подождем еще немного, – отрицательно мотнул головой Махно, – подпустим чуть ближе.

– Не захлестнет нас лава?

– Не должна… – Махно нащупал указательным пальцем скользкую от старой смазки гашетку, помедлил еще несколько секунд, затем решительно нажал на нее.

Конь под офицером, наряженным в белую бурку, отпрыгнул в сторону, словно бы по боку его хлестнуло металлом, блестящий клинок выпал из руки человека, и офицер, некрасиво раскорячившись, будто жирная, отъевшаяся на бесплатных харчах сельская утка, раздвинув ноги, полетел на землю.

На офицера наскочил какой-то казак, не успевший увернуться от столкновения, казака подсекла пуля, пущенная махновской «люськой», казак заорал и следом за офицером закувыркался прямо под конские копыта. Лава размяла людей.

Батька длинной очередью разрубил лаву на несколько частей, затем дал три или четыре коротких очереди по отдельным группам, потом вновь выпустил длинную очередь – стрелял он, будто на музыке играл, бледное лицо его с развевающимися на ветру длинными темными волосами, было одухотворенным. Патронная тарелка с каждым выстрелом дергалась, передвигалась на очередное деление, а каждое деление – это один выстрел; хоть и невелика была скорость вращения тарелки, а скоро она остановилась.

– Дай новый диск! – выкрикнул Махно шоферу.

Тот выгреб из-под себя, из-под сиденья одну тарелку, подал ее Махно, затем, продолжая крутить руль, с кряхтеньем выгреб еще несколько тарелок, кинул на сиденье.

– Хорошо! – азартно прокричал Махно, отщелкнул магазин, швырнул пустую металлическую тарелку под ноги, на дно кабины. – Приходи, кума, на вареники, я тебя галушками угощу!

Надвинув на стержень патронника новую тарелку, прибил ее сверху кулаком. Тарелка щелкнула – сработал замок. Конники тем временем снова сбились в лаву.

Махно рассек лаву пополам, засмеялся:

– Приходи, кума, на сало, будут караси.

Лава раздвоилась, одна половина начала обходить автомобиль с одной стороны, вторая – с другой. Махно оглянулся на Белаша – тот, деловито согнувшись, будто строгал что-то, валил тех, которые подступали к машине сзади – задних конников было больше, чем тех, что наваливались спереди – у них была совершенно другая задача, они догоняли автомобиль, а не накатывались на него, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Виктор! – выкрикнул Махно предупреждающе. – Займись теми, что слева!

Белаш поспешно приподнял пулемет и чуть не рухнул вместе с ним на сиденье, засипел, сопротивляясь, закряхтел и все-таки сумел удержаться на ногах, надо отдать ему должное, затем прямо с рук, поверх головы водителя, ударил по всадникам длинной очередью.

Водитель пригнулся, вновь сунул руку под сиденье, – от натуги он вспотел, на лбу поблескивали крупные капли, рот скривился от натуги, он достал один диск, швырнул на заднее сиденье, потом достал второй. Прокричал, стараясь одолеть грохот стрельбы:

– Это вам, Виктор Федорович!

Выкрикнув в ответ что-то азартное, Белаш опять перевел ствол пулемета на заднюю лаву – один из настигавших, старый казак с размочаленными, как у кайзера, усами, подобрался слишком близко к автомобилю, еще пара бросков и он сможет дотянуться до Белаша шашкой.

– Накося! – прокричал Белаш что было силы – выбил из себя кряк вместе с горячим дыханием, мотнул головой упрямо. Пулемет словно прикипел у него к рукам. – Выкуси!

Он дал очередь, и ретивый казак взвился в седле, раскинул руки крестом в обе стороны и тяжелым кулем заскользил вниз, под копыта лошади.

– Накося! – услышав крик Белаша, в свою очередь, прокричал Махно, полоснул очередью по тройке казаков в бурках, с ощеренными лицами приблизившихся к автомобилю. – Выкуси!

Очередь разметала казаков. Автомобиль врубался хромированным радиатором в пространство, рассекал его, будто корабль, преодолевал препятствия и, как казаки ни пытались дотянуться до него, ткнуть шашкой, выстрелить из карабина с близкого расстояния, это им не удавалось, пулеметчики легко срубали их.

– Нанося!

– Выкуси!

Как только кто-нибудь из казаков вскидывался в седле, упирался ногами в стремена и, сунув шашку в ножны, прижимал к плечу приклад карабина, он тут же попадал под пулеметную струю, выстрелить не успевал. Тем не менее, поняв, что шашками автомобиль не взять, казаки открыли стрельбу из карабинов.

Ревел мотор, в ноздри залетала бензиновая вонь, колеса чадили – в подшипниках горела смазка, либо что-то еще, может, это было масло, залитое в оси, под шины попадали колтыги, выбоины, камни, хотя в степи их быть не должно, в степи все оплывает землей, все уходит в глубину, но тем не менее под колеса ныряли камни, секли дно автомобиля – дожди вымыли их из земли, машину трясло, швыряло с одного бока на другой, шофер, наряженный в кожаную форму, в кожаном картузе, к которому ремешком были прицеплены круглые очки-консервы, крепко держался за руль, как всадник за луку седла, очередной камень, попавший под машину, мог запросто вытряхнуть пассажиров из автомобиля, и водитель этого боялся.

– Накося!

– Выкуси!

Бесшабашная это была схватка. Неожиданно под колесом автомобиля что-то громко лопнуло, будто взорвалась граната, шофер