он быстро, попил чаю и даже вступил в дискуссию с Агнесс по поводу женского вопроса. Я с удивлением осознал, что супруга вполне себе подкована в социальной и экономической подоплеке дискриминации слабого пола сильным. Собственно, спора как такового даже и не случилось – оппоненты поддерживали друг друга и играли в поддавки. Плеханов считал, что с исчезновением частной собственности и капитализма угнетение женщин исчезнет само собой. Агнесс же полагала, что патриархальные нормы и обычаи еще долго будут существовать в обществе, и должно поменяться не одно поколение, прежде чем дамы получат равный с мужчинами статус.

– Не получат, – вступил в разговор я. – Если мы говорим про равную оплату труда.

– Это почему же? – удивился Плеханов.

– Потому, что капиталисту невыгодно будет платить такие же деньги мужчинам и женщинам, которые даже при всем прогрессе в плане ухода за ребенком, будут больше отсутствовать на работе. Роды, вскармливание, детские болезни… Многое возьмет на себя школа, но не все.

– Значит, не верите вы, князь, в социальную революцию? – остро посмотрел на меня Плеханов.

– Я поклонник взглядов господина Дарвина. Верю в эволюцию. Потом, вы сильно заблуждаетесь насчет капиталистов, выставляя их исчадиями ада. Поверьте, они способны меняться. Посмотрите на меня! Перед вами сидит настоящий матерый капиталист. У меня уже под сотню наемных сотрудников в России, миллионные обороты. Я не только, как вы пишете в своих книжках, отнимаю прибавочную стоимость, но и часть возвращаю обратно. Оплачиваю обучение и отпуск, выдаю пособия заболевшим. Заработная плата у меня выше рыночной!

– Да, да, – буркнул Георгий Валентинович. – Морозовы, Рябушинские даже больницы при своих предприятиях строят. Но это исключение.

– Которое рано или поздно станет правилом. Особенно если вмешается государство.

– А почему бы ему вмешиваться? Романовы и сами крупнейшие российские эксплуататоры.

– Вы тогда на что? – развел руками я. – На то и кошка в доме, чтобы мыши в пляс не шли.

Агнесс заулыбалась, достала записную книжку, карандаш. Супруга старалась фиксировать себе все неизвестные пословицы и поговорки.

– Потом вы отрицаете технический прогресс, – Плеханова надо было «добить».

– Я?!

– Да, вы, идеологи левого движения, социальной революции. Посмотрите как бурно развиваются все отрасли связанные с электричеством, двигателем внутреннего сгорания. Я вам скажу страшную вещь. В будущем в экономически развитых странах не будет той огромной прослойки пролетариата и крестьянства, которые вы наблюдаете сейчас. Автоматизация производства вытеснит ваших рабочих в сферу обслуживания. Структура классового общества поменяется. Улавливаете? Те сильные противоречия, что наблюдаются сейчас, исчезнут или сгладятся. Ну, или их специально сгладят налоговой политикой и социальными льготами для наименее обеспеченных. Выгоднее платить бедным пособия, чтобы они не голодали и не бунтовали. Скоро «романовы» это поймут. Или исчезнут с шахматной доски истории.

– Вы прямо, как пророк вещаете, Евгений Александрович! – усмехнулся Георгий Валентинович. – Боюсь, Романовы ничего не поймут!

– Тогда все это осознают те, кто придет им на смену. Поймите! Бесклассовое общество всеобщего равенства противоречит нашей природе. Вы же читали труды господина Дарвина?

– Там ни слова про людей!

– Да, но экстраполировать его выводы на нас совсем не трудно. Дети не рождаются «табула раса» – чистая доска, на котором правильно устроенное общество напишет через воспитание «правильного» человека. Как вы любите выражаться – пламенного коммуниста.

– Мы так не говорили.

– Пусть. Дети рождаются, может быть, не с такими механистическими инстинктами, как у животных, но явно с врожденными предрасположенностями. Агрессией, половым поведением… Мужчинам свойственно собираться в иерархии. Женщины обращают больше внимания на лидеров, часто отдают им свое сердце…

Я подмигнул Агнесс.

– Таким образом, и у людей тоже движется половой отбор – в долгосрочной перспективе лучше всего размножаются и выживают наиболее приспособленные. Просто у нас половой отбор идет в большей степени по умственным качествам. Но идет-то он по природным законам! И вы с ними никаким образованием и пропагандой ничего сделать не сможете.

Я посмотрел на жену – Агнесс чему-то заулыбалась, убирая в сумочку записную книжку. Потом кинула взгляд на маленькие часики на шнурке. Намекает мне, чтобы я сворачивался.

– Что же… Нам всем есть о чем подумать.

Георгий Валентинович тоже щелкнул крышкой часов, допил кофе. Его лоб прорезало сразу несколько глубоких морщин. Похоже, мне удалось заставить философа посмотреть на некоторые привычные вещи по-другому.

* * *

– Не подозревал у тебя столь прогрессивных взглядов – подколол я супругу, как только Плеханов откланялся и мы остались одни – Женское равноправие, суфражизм…

– Насмотрелась у себя в больнице – вздохнула жена – Ты большой оптимист. В Германии даже самым талантливым выше медсестры не подняться. Разве что только в акушерстве сделали поблажки.

– Женщины врачи обязательно появятся! Даже, думаю, займут основные позиции в медицине.

– Это почему же? – удивилась Агнесс.

– Более усидчивые, более ответственные.

– Ты же сам только что развернул целую теорию на этот счет?! Они вынуждены уходить в отпуск после родов! Терять в доходах и карьере.

– Во-первых, не все. Во-вторых, не забывай про государство. У бюрократии и собственников есть свои интересы.

– Меньше платить?

– Заставлять больше трудиться. В нашей с Романовским клинике женский персонал работает допоздна. Раньше приходит. Даже меньше болеет. Хотя вроде бы вирусы и бактерии лишены мозга и не могут выбирать, заражать им мужчину или женщину.

– Просто сотрудницы больше боятся потерять работу. Скрывают и ходят на службу больные.

Я покачал головой – У нас это строго запрещено. Ведется ежедневный журнал учета температуры тела.

– Вот! Ты и есть тот самый капиталист-эксплуататор!

И ведь не поспоришь. Женская логика она вот такая, да.

* * *

На перроне, пока разбирались с бесконечными шляпными коробками, Плеханов попрощался тихо и без лишних слов. Уточнил мой адрес в Бреслау и растворился в толпе. А мы, поглазев на деревянное здание Центрального вокзала, построенное в стиле швейцарского шале, пошли к извозчику.

Впрочем, оказалось, что ехать никуда не надо. Гранд Отель Эйлер, стоял прямо напротив вокзала. Багаж доверили носильщику, который с энтузиазмом доставил наши вещи на стойку регистрации, честно заработав свои два франка.

Эйлер оказался тем самым местом, где стоит остановиться, если у тебя есть на это средства. Мы заняли роскошный трёхкомнатный люкс. Ванная в нём могла бы вместить ватерпольную команду. Когда я демонстративно врубил краны и начал наливать в нее воду, Агнесс сильно покраснела.

Мебель – первоклассная, персонал вежливый и, кажется, телепатически настроенный. Говорят на понятном языке, не пытаясь превратить общение в жужжание пчелиного улья. Даже газеты тут проглаживали специальным утюгом перед тем, как выдать постояльцам!

Опасения, что шум вокзала будет нам мешать отдохнуть, не оправдались: окна люкса выходили на