что я подошла, да? Максим сегодня сообщил, что ты лично одобрил мою кандидатуру… – Я видела, как она пыталась гладить под столом его ногу своей, как чувственно облизывала губы, случайно коснулась пальцами его пальцев на столе, наклонялась так, чтобы открывался наилучший обзор на декольте.

Официант, прошедший мимо, засмотрелся и запнулся, разлив коктейль. Платон же сидел с абсолютно каменным лицом.

– Я по-прежнему не понимаю, почему ты хочешь быть подопытным кроликом.

– Платон, – она затравленно сглотнула, в голосе проскользнуло отчаяние. – Я хочу быть ТВОИМ подопытным кроликом.

Это было признанием. Это было обещанием. Отдать всю себя. Сделать ради него все что угодно. Вот только отчего я не видела ответа на ее эмоции в лице мужчины? Он будто не понял, не услышал.

– Я и говорю. Не понимаю, – пожал он плечами без единой эмоции. – Но кто я такой, чтобы мешать прогрессу. Тем более, хоть это и очень странно, но из всех подходящих кандидатов ты оказалась ближе всего к эталонному образцу по результатам тестов. – Он скрипнул зубами.

То, что он сказал, ему абсолютно не нравилось, но я не могла понять почему. То ли из-за того, что пришлось взять Адалин, когда он не хотел рисковать ею, то ли потому что и Адалин-то в принципе не слишком подходила.

– Я знаю, вы искали мужчину…

– Не просто мужчину. А мужчину с определенными параметрами. – Платон запихнул себе в рот вилку паэльи и принялся монотонно жевать.

– Но я подошла лучше. Мой мозг подошел лучше, – в голосе девушки прорезались нотки гордости. – Значит, я особенная? Не самый обычный человек. Специально для такого гения, как ты…

– Возможно, это потому что эталонный образец у нас тоже не обычный человек. – Платон пропустил ее комплимент мимо ушей, достал из кармана блокнот и принялся что-то торопливо записывать. – Интересная мысль…

Я заглянула к нему через плечо, но не смогла разобрать ни слова – Платон писал какими-то знаками, шифром.

Лицо девушки было влюбленным и мечтательным. Лицо мужчины напротив – холодным и безразличным.

Внутри меня горьким привкусом во рту разлилась правда: Платон не был злодеем или подонком, обманывавшим наивную дурочку. Но он абсолютно точно не любил ее.

Я принялась дергать за воспоминания, вытаскивала их одно за другим, искала, рыла, уже не заботясь о том, чтобы оставаться для Платона незаметной. Пыталась найти хоть какой-то намек, знак, взгляд. Хоть что-то, что подтвердило бы мою сегодняшнюю теорию, что мужчина любил, что он раскаивается. Что сожалеет о том, что сделал.

Но ничего этого не было. Кругом была лишь бесконечно влюбленная Адалин, готовая умереть ради своего кумира, и ее кумир – готовый убить ради науки. При этом он был абсолютно честен с ней. Адалин знала, на что шла. Но это не мешало ей надеяться до последнего вздоха.

Я вынырнула из воспоминаний Платона сама, очень аккуратно, чтобы в этот раз ему не пришлось со мной бороться (хотя метки вновь раскидала, и ещё больше, чем в прошлый раз). Платон должен помнить: я не намерена лезть непрошенной, топтаться в его голове дольше положенного, копаться в грязных секретах из чистого любопытства. Я всего лишь хочу помочь.

Златон, сидящий в кресле, подался вперед. Весь вид его выражал высшую степень напряжения.

– Ну что? Нашла что-нибудь? – Он протянул мне стакан воды.

– Нашла, но не то, что хотела, – и я рассказала о том, что для Платона Адалин была всего лишь обычным инструментом в руках ученого.

Никаких чувств, никакого раскаяния из-за того, что он причинил боль любимой женщине, Платон не испытывал – любимой Адалин не была и никогда бы не стала. Он относился к ней нормально, но совершенно безразлично.

– Это значит… – Злат замолчал, позволяя мне закончить мысль.

– Это значит, что мы ищем не там. Теория была отличная, но к состоянию Платона её кома не имеет никакого отношения. Хм, не понимаю, куда двигаться дальше. – Я вертела стакан в пальцах, пытаясь решить, за какую ещё нить можно потянуть. – Я не знаю, что с твоим братом. Не понимаю, почему он не хочет жить. Возможно, придется просматривать всю его жизнь, – вздохнула. – Но это может занять месяцы или даже годы.

Я бы не хотела потратить столько времени впустую. Просто прокрутить часы через мясорубку и день за днем лезть в голову к Платону, ковыряясь в неприглядных моментах. А такие явно всплывут, если не искать что-то конкретное, а просто бродить по памяти как по картотеке, открывая то один, то другой стеллаж.

Проблема определенно была в нем самом. Не в сторонней магии или темном ритуале – тот лишь послужил катализатором. Но выбор остаться Платон принял сам. Чем больше я находилась в воспоминаниях среднего брата, тем глубже убеждалась в этом.

Его что-то глодало. Что-то заставило принять такое решение. Предпочесть вегетативное состояние той жизни, что была у него раньше. Отказаться от экспериментов, от всего того, чем он жил долгие годы. Я не верила, что Платон мог просто так погубить себя, погрузить свой гениальный ум в спячку.

Так какова же причина?

– Мы можем позвать Таю, – предложил Злат. – Это та девушка, о которой я тебе рассказывал. Невеста Дитриха. Она способна усиливать магические способности.

– Это не выход, – я покачала головой. – В данный момент моих собственных сил вполне хватает. А ускорить обработку информации она не сможет…

И тут до меня дошла вещь, абсолютно банальная, но которую я почему-то упорно отсекла от себя. Я ведь даже нащупала её раньше, когда вспомнила, как действовал с жертвами отец. Но почему-то не уделила должного внимания, просто отбросила в сторону, как шелуху.

Тая не сможет мне помочь, но она мне и не нужна. У отца в подчинении всегда был бес – Виктор, – благодаря которому копаться в головах жертв получалось быстрее и продуктивнее. Бесы могут раскопать все грязные тайны, так что стоит ему найти проблему Платона и помочь мне зацепиться за нее? Если мы будем работать в связке, возможно, всё получится. Тогда и Таю можно пригласить – чтобы она усилила не мой дар, а бесовской.

Ковтуна, конечно, не попросишь о помощи, хотя ему и нет равных в умении разнюхивать чужие секреты – но что мешает найти любого другого беса?

– Моня что-то говорила про уборщицу! – выпалила я, цепляясь за идею, как утопающий цепляется за протянутый спасательный круг.

– Моня много чего говорит, – осторожно заметил Злат. – Что не так с уборщицей? Она виновата в том, что Платон не хочет жить?

– Наоборот, она может помочь оживить его! Если в «Цербере» есть