Пока еще никто не хотел верить в это известие. С каждым часом все ощутимее становились растерянность, уныние и отчаяние.

Боевые группы дивизии «Мюнхеберг», которые закрепились недалеко от большого бункера ПВО в зоопарке, узнали эту новость от гражданского населения. Измученные старики, женщины и дети высыпали на улицу из бункеров и бомбоубежищ, приставали к каждому солдату и спрашивали, правда ли, что Гитлер мертв и что вермахт хочет капитулировать. Офицеры и рядовые ничего не могли сказать в ответ, так как сами толком ничего не знали. Многие приходили в отчаяние. Другие оживленно беседовали и говорили о прорыве. Это новое ключевое слово, которое будоражило умы. Прорыв! Никто не знал, куда именно. Но только подальше от русских! Женщины и девушки толпились у командных пунктов, собирались у последних бронетранспортеров, старались не покидать группы солдат. Лишь немногие из них таскали с собой скудные пожитки. Теперь речь шла только о том, как бы спасти свою жизнь.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, русские усилили свои атаки. Они проникали в шахты метро и городской железной дороги, решительно проталкивались сквозь толпы перепуганных горожан, не раздумывая, пристреливая каждого, кто вставал у них на пути, а затем снова выбирались наверх – уже в тылу немецких позиций. Немецкие солдаты вынуждены были держать круговую оборону. Отдельные опорные пункты стояли до тех пор, пока их защитники не падали под ударами прикладов красноармейцев.

Но, несмотря на безвыходность положения, офицеры и рядовые сражались ожесточенно. Крики и жалобы простых берлинцев, вопли и стоны изнасилованных женщин заставляли их собраться с последними силами. Уже некому было заботиться о раненых – не стало ни медикаментов, ни перевязочных материалов.

Фельдфебель Хартман со своим взводом сумел с боем отойти с Будапестерштрассе. Боеприпасы подходили к концу. Бойцы выходили из трудного положения, лишь находя патроны и гранаты у мертвых солдат.

Когда Хартман со своими бойцами отдыхали у стены дома, наиболее удаленной от противника, к ним неожиданно подошел офицер для поручений из штаба дивизии.

– Нет ли среди вас берлинца?

– Я здесь! – отозвался Рамлау.

– Отлично, – сказал офицер. – Тогда пойдемте со мной на командный пункт дивизии!

Офицер объяснил, что дивизия хочет сформировать ударный отряд, который должен разведать путь для прорыва из города.

– Ребята, прорыв!

– Мы смываемся!

– Вон из этой неразберихи!

Солдаты взволнованно выкрикивали эти фразы, перебивая друг друга. Офицер заметил, что сказал лишнее. Однако Хартман успокоил его:

– Герр обер-лейтенант, если вам нужны добровольцы, то мы все пойдем с вами!

– Так точно! – эхом отозвался взвод.

Полчаса спустя фельдфебель Хартман получил задание от генерал-майора Муммерта прорваться со своим взводом до моста Шпандауэр-брюкке, захватить мост и удерживать его для обеспечения прорыва дивизии. Двадцать бойцов готовились к выступлению. Рамлау, который хорошо ориентировался в этом районе, повел взвод на запад. Бойцы шли плотным строем, чтобы не терять связи с направляющим. Продвижение вперед крайне затруднялось, так как улицы были запружены многочисленными группами отходивших в западном направлении раненых и гражданских лиц (что было, в общем, бесполезно – с 25 апреля Берлин был окружен Красной армией. – Ред.).

Советская артиллерия обстреливала главные улицы, ведущие из центра города к западным пригородам, что приводило к потерям среди беженцев. Взвод Хартмана держался сплоченной группой. Однако прошли часы, прежде чем они добрались до моста. Сам мост не имел никаких видимых повреждений, нигде не видно было русских. Хартман поднялся во весь рост:

– Вперед, ребята! Марш, марш!

Изголодавшиеся, измученные и грязные бойцы еще раз собрались с силами и побежали по мосту. И тут начался яростный артиллерийский обстрел. Взрыв следовал за взрывом. Мост дрожал. Но держался. Снаряды падали в воду и взрывались у въезда на мост. Русские захватили цитадель Шпандау и установили там батарею. К счастью, они слишком поздно заметили ударный отряд Хартмана. И когда вскоре первые вражеские пехотинцы устремились к мосту, взвод Хартмана встретил их смертоносным пулеметным огнем. Мост Шпандауэр-брюкке остался в руках немцев. В штаб дивизии был отправлен связной, а уже оттуда генерал Вейдлинг получил следующую радиограмму:

«С боем расчищен путь для прорыва!»

Гарнизон зенитных башен до сих пор ничего не слышал о кончине Гитлера. И только в 16.45 к полковнику Вёлерману явился для доклада подполковник Фрике, командир батальона связи корпуса. Подполковник тихим, дрожащим голосом произнес, что только что принял радиограмму, в которой сообщалось, что Гитлер мертв. Вёлерман был так ошарашен этим известием, что сначала не мог в него даже поверить.

– Может быть, это вражеская пропаганда? – неуверенно спросил он.

– Да нет, – ответил Фрике. – Хотя русские тоже с полудня сообщали об этом, только что немецкое правительство передало радиограмму «Всем, всем!».

– Это просто невероятно! – возразил Вёлерман. – Прежде чем что-либо предпринять, подождем подтверждения от командующего оборонительным районом. Сейчас мы должны позаботиться только о том, чтобы войска пока ничего не узнали, чтобы избежать паники.

Но прежде чем полковник успел уведомить обоих генералов в зенитной башне, расположенной в зоопарке, пришло еще одно сообщение, на этот раз радиограмма от генерала Вейдлинга из рейхсканцелярии:

«С наступлением темноты комендантам отдельных секторов обороны города предоставляется право с имеющимися в их распоряжении войсками самостоятельно предпринимать попытку прорыва из Берлина! Цели и задачи остаются прежними, как уже было определено в приказе от вчерашнего дня!»

В то время как командиры обсуждали этот приказ, собравшись в зенитной башне, слух о прорыве уже дошел и до войск, занимавших позиции в зоопарке. С быстротой молнии сообщение разнеслось по всем этажам и углам зенитной башни, забитой людьми. Эта новость вызвала чрезвычайное беспокойство и всеобщее смятение. Все кричали, перебивая друг друга, все наперебой задавали вопросы, все суетились, мешая друг другу. Здесь собралось до 1500 человек – наряду с зенитчиками много раненых и гражданских лиц, в основном женщин и девушек, которые укрылись здесь и которые с огромным беспокойством ожидали развития событий.

В эти часы башня напоминала пчелиный улей. Тяжелораненые начали кричать, просить, умолять. Женщины досаждали офицерам просьбами не оставлять их здесь одних. Некоторые молодые солдаты говорили об измене и трусости. Один капитан-пехотинец вел себя как сумасшедший. Он хотел взять в свои руки командную власть и собирался сместить генералов, чтобы со своими солдатами продолжить борьбу.

Встревоженный полковник Вёлерман поспешил на командный пункт 1-й зенитной дивизии, командир которой одновременно был и комендантом зенитной башни. Когда он вошел в комнату, то обнаружил там группу офицеров, которые ждали приказов. Генерал-майора Зюдова не было на месте. В настоящий момент он совершал обход оборонительных позиций за пределами зенитной башни.

Полковник Трост, командир зенитного полка,