другой гвардеец, с которым я знаком не был. — Вот тебе и побаловались с приятелем, потыкали шпагами друг в друга! И рана-то совсем плевая, в другой раз и внимания на нее не обратил бы… А тут вон оно как вышло!

С испорченным настроением я отошел от них и вернулся за свой стол. Есть мне уже не хотелось, пить — тем более. Глядя, как мои приятели постепенно входят в кураж, Потемкин начинает зачитывать вслух свои вирши, а карапуз Лисин, оказавшийся настоящим графом, уже начинает хватать Марту за задницу, я вдруг совершенно отчетливо понял, что мне пора возвращаться домой и поговорить с Катериной. Прежде, чем отправляться к Шепелеву, было просто необходимо обсудить с ней один вопрос.

Я откланялся. Приятели не хотели меня отпускать и дружно принялись возмущаться, но я сослался на неотложные дела, что, честно говоря, вполне соответствовало реальности. Со мной прощались так, словно расставались навеки. Потемкин расцеловал меня троекратно, а Кристоф даже пустил слезу и сообщил, что само проведение свело нас вместе. И отныне он мой самый преданный друг. Затем они затеяли спор с Вяземским, кто из них на самом деле мой самый преданный друг, и я, не желая дослушивать этот спор до конца, поторопился их покинуть.

Домой я приехал, когда солнце уже во всю жарило, разогревая булыжник на дороге. Парашка по дворе с деловитым видом выбивала ковры, а Гаврила сидел на крыльце и дымил трубкой, то и дело поглядывая наверх — не смотрит ли Катерина?

Спать хотелось жутко. Я приказал Гавриле сварить кофей, да покрепче, чтобы до мозга костей проняло, а сам отправился наверх, в комнату Катерины.

Она сидела за столом и сосредоточенно обрезала гусиное перо. Увидев меня, обрадованно заулыбалась. Потрясла пером в воздухе.

— Я наконец научилась делать это! — радостно провозгласила она. — Должна заметить, что хотя у вас отвратительные письменные принадлежности, но зато очень острые ножи! Я таких острых ножей никогда не встречала.

— Ножи и должны быть острыми, — заметил я, проходя в комнату. — На то они и ножи. А что касается письменных принадлежностей, то я купил самое дорогое, что было в лавке. Вряд ли ты найдешь что-то лучше.

Подумав мгновение, Катерина махнула на меня рукой.

— Я не об этом, а в принципе… Ты где был, Алешка? Неужто на дуэли?

Я кивнул.

— Надеюсь, ты не стал убивать этого мальчишку? Это же не грабитель дорожный, а просто глупый сопляк.

— Теперь этот глупый сопляк считает меня своим лучшим другом, — ответил я. — В это самое время они с Потемкиным, Вяземским и еще парой человек пьют за мое здоровье в трактире «Сытый баловень».

Судя по лицу Катерины, она осталась довольна таким ответом. Но видя, что я хочу ей сказать что-то еще, сразу приняла серьезный вид.

— Что-то еще, Сумароков? Да говори уже, не тяни!

Я присел на стул и пальцем толкнул пресс-папье, глядя как оно качается, словно лодка на волнах.

— Я тут подумал, Като… Ты здорово помогла князю Бахметьеву, да и доктор Сарычев хорошо отзывался о твоей работе. Но мне кажется, что знания твои куда как больше, чем у Сарычева, или даже у лейб-медика Монсея Якова Фомича. И ты просто не знаешь, как правильно их применить.

— Ты это к чему? — прищурившись, спросила Катерина с подозрительностью. Мой немного извиняющийся тон ей явно не нравился.

— Я хочу попросить тебя осмотреть моего товарища, Ваньку Ботова. Рану он получил на дуэли. Там и рана-то пустяковая совсем! Да только не заживет никак, а Ванька весь в поту мечется… Боюсь, помрет он. Может ты осмотришь его, а? Като… Пожалуйста…

Катерина явно сомневалась. Потеребив перо, она бросила его на стол и вздохнула.

— Видишь ли в чем дело, Алешка… Ты совершенно прав: знаний в области медицины у меня действительно больше, чем у доктора Сарычева, или даже лейб-медика Монсея. Но я понятия не имею, как их у вас правильно применить! У меня нет самых элементарных лекарств, нет инструмента, я не могу сделать даже несчастный анализ крови!

Я поморщился.

— Като, ты очень умно говоришь. Так умно, что я мало чего понимаю из твоих слов. Но я вижу, что ты сомневаешься в себе… А ты не сомневайся! Просто делай, что считаешь нужным, а господь уж сам решит оставить Ваньку в живых или же прибрать его. А если понадобятся инструменты врачебные — ты только скажи, и я куплю тебе любой инструмент! Деньги не вопрос, Като!

Катерина хмыкнула.

— Анализатор крови ты тоже купишь? — спросила она с кривой усмешкой.

— Куплю! — заверил я ее, хотя понятия не имел, что такое «анализатор крови».

Катерина глянула на меня, приподняв брови, а затем почему-то рассмеялась. Толкнула меня в плечо.

— Трепло ты, Сумароков!

Каким-то образом она умудрялась оскорблять так, что от этого становилось только теплее на душе. «Трепло ты, Сумароков»… Если бы эту фразу мне сказал кто-то другой, я убил бы его на месте. Но из уст Катерины это прозвучало так приятельски, так по-свойски, так нежно, что мне захотелось обнять ее сильно-сильно, чтобы снова почувствовать, как ее хрупкое тельце полностью прижимается ко мне. Как это было там, по дороге из лазарета.

Пошли только вторые сутки после этого, а мне уже казалось, что случилось это давным-давно, много недель назад…

— Прекрати! — Катерина больше не смеялась, и даже не улыбалась. Взирала на меня в упор, словно шомпол в дуло вогнала. — Не смотри на меня так! Эй, Алешка! Ты слышишь меня вообще⁈

Я встрепенулся.

— Слышу, знамо дело! Да как же мне смотреть-то, Като?

— Просто смотри! Без всяких там этих… — она покрутила пальцами в воздухе. — Томлений нежных… Не люблю я этого, понял?

— Да понял, понял!

— Тогда давай, рассказывай, что там с твоим Васькой Бочкиным случилось.

— С Ванькой Ботовым, — поправил я ее машинально.

— Да какая разница⁈ Ты просто рассказывай!

— Рассказываю… — я торопливо соображал с чего бы мне начать. — Дружок у меня есть, Ванька Ботов. Да еще Мишка Гогенфельзен. Гвардейцы оба, Преображенского полка. Повздорили они как-то из-за пустяка, спор у них политический вышел.

— Политический — это плохо, — покачала головой Катерина. — Из-за политически споров и глотки друг другу грызут.

— Наверное, — согласился я. — Только глотки они грызть не стали, лишь