Алешка, неси мне теплую прокипяченную воду, — потребовала она. — Я видела в углу на входе самовар… Михаил, вот тебе простыня, нарви ее на полосы.

Она выставила на стол графин с водкой, который я захватил из дома. Подумав, протянула его Мишке.

— Глотни, а то вид у тебя совсем уж ошалелый.

Мишка послушно глотнул прямо из графина, закашлялся.

— Крепкая? — спросила Катерина.

— Очень, — просипел Мишка в ответ.

— Это хорошо. А теперь смочи тряпку водкой и тщательно протри стол и Ванькину кровать. И вот этот стул! — она придвинула к изголовью койки стул с высокой спинкой.

Глава 19

Заплесневелая дыня, жабья икра и другие прелести

Мы с Мишкой быстро и беспрекословно выполняли все, что нам приказала Катерина. А сама она тем временем застелила сиденье стула у изголовья койки куском простыни и выставила на нее водку. Также выложила пинцет, купленный мной в аптеке Иосифа Фрида, и нож, взятый из дома. Старательно протерла их водкой, потому и со своими ладошками сделала то же самое.

— Я мог бы целовать эти ладони день и ночь, — прошептал Ванька, глядя на Катерину затуманенным взглядом.

— Ага. И в морду бы схлопотал, — заверила его Катерина. За словом в карман она по-прежнему не лезла. — Сейчас будет больно, Вань, но тебе придется потерпеть. Палку в зубы вставить, или так обойдешься?

— Обойдусь, — слабо улыбнулся Ванька.

Но нет, не обошелся. Едва Катерина принялась чистить ему рану, как Ванька стиснул зубы так, что их скрип стало отчетливо слышно. Тогда Катерина сделала Мишке жест головой, и тот моментально ее понял. Скрутил в тугой жгут обрывок простыни и вставил его Ваньке в зубы. Тот сразу вцепился в него, как изголодавшийся пес вгрызается в брошенную ему кость. Катерина еще раз промыла рану и продолжила обрезать ее гноящиеся края. Продолжалось это несколько мучительных минут, в течение которых Ванька обливался потом, тихо рычал, испачкал кровью жгут у себя во рту, но все же терпел.

Закончив кромсать и чистить несчастного Ваньку, Катерина еще раз обтерла водкой ему грудь вокруг раны, накрыла ее чистой салфеткой и наложила повязку. Мокрой салфеткой утерла ему пот с лица и оставила ее лежать у него лбу.

— Все! — объявила она. — Давайте ему больше пить чистой воды, и мокрую салфетку меняйте три-четыре раза в час. Это хорошо снимет жар. Завтра я снова приеду и еще раз прочищу рану от остатков гноя. Если воспаление не уйдет внутрь, то жить он будет долго и счастливо.

Она склонилась над Ванькой и похлопала ему по щеке.

— Эй, раненый боец! — позвала она. — Будешь жить долго и счастливо?

Ванька слабо улыбнулся.

— Буду, мой ангел, — пообещал он. — Обязательно буду.

— А на дуэлях снова драться будешь?

— Буду, мой ангел! — опять ответствовал Ванька.

— Тьфу на тебя! — в сердцах сказала Катерина. И повернулась ко мне. — Алешка, я сделала все, что могла. Можно возвращаться.

На выходе из казармы нам повстречалась целая толпа гвардейцев, которые уже были наслышаны: лечить Ваньку Ботова прибыла та самая девица, что ночью оказывала помощь раненому князю Бахметьеву. Среди них я приметил своих старых знакомцев, братьев Орловых, всех пятерых. Были они как на подбор — огромные, крепкие и хитростью не обделенные. Друг за друга они стояли стеной, и потому все вокруг знали: обидишь одного Орлова, а врагов заведешь пятерых. Да врагов крепких, дружных и крайне злых.

Впрочем, со всей этой славной пятеркой я до сей поры состоял в приятельских отношениях. И со старшим Иваном, и с Федором, и с Алексеем, а также с Гришкой и Владимиром.

— Красавица… — перешептывались гвардейцы, когда мы проходили мимо.

— Настоящий ангел.

— Да ладно вам! Она сама богиня! — эту фразу, кажется, пробормотал Григорий Орлов.

Катерина наверняка слышала все эти слова, но никак на них не реагировала, лишь улыбалась, но совсем слегка, почти незаметно. Однако, когда мы уселись в экипаж, улыбаться она перестала.

— Твоему другу очень повезет, если его организм сам справится с инфекцией, — сказала она. — Сейчас все эти гвардейцы восхищаются мной и считают едва ли не богиней, но все вмиг переменится, если Ботову станет хуже. Из ангела я сразу превращусь в ведьму.

Гаврила шевельнул поводьями, и лошади потянули экипаж по дороге. Колеса громыхали, коляска раскачивалась, и мы с Катериной то и дело сталкивались друг с другом плечами.

— Но ему ведь не станет хуже? — несмело уточнил я. — Ты же все хорошо сделала! Мне показалось, что ему сразу стало лучше.

— Если бы тебя сначала пытали, а потом отпустили, тебе тоже на какое-то время стало бы лучше, — возразила Катерина. — Но если завтра его состояние ухудшится, то я уже ничем не смогу ему помочь. Разве что…

— Что? — быстро спросил я.

Катерина пальцем почесала себе бровь.

— У вас есть рынок, где продают дыни? — спросила она.

Я несколько удивился. Только что речь у нас шла о жизни и смерти человека, а теперь вдруг ей захотелось сладенького. Я, конечно, уже несколько привык к ее странностям, но порой они меня изрядно коробили.

— Дыни… — повторил я. — Если ты хочешь дыню, то можно заехать на Финский рынок. Туда часто с южных земель завозят всякие сладости. Это будет дорого, но найти можно.

— Тогда мы едем на Финский рынок, — громко объявила Катерина. — Гавр! Эй, Гавр! Поезжай на Финский рынок! — И снова повернула ко мне свое прелестное личико. — Только имей в виду, Сумароков: нам нужна не всякая дыня. Нам нужна испорченная мускусная дыня, которая уже покрылась плесенью.

Тут я удивился не на шутку. Всякие бывают пристрастия у людей, конечно, но о подобном я слышал впервые.

— Испорченная? — переспросил я удивленно. — С плесенью? Да как же ты ее кушать-то будешь?

— А мы не будем ее кушать, Алешка! Плесень с этой дыни мне нужна для приготовления лекарства, которое может лечить зараженную кровь. Говорят, можно использовать все что угодно, не обязательно дыню, но я предпочитаю классический рецепт.

— Ясно, — ответил я, хотя мне вовсе ничего не было ясно. Кроме того, наверное, что Катерина все-таки немножко ведьма. И для приготовления своих ведьмовских снадобий использует всякие необычные