я продам. Сниму комнату рядом с университетом.

– Нет, так нельзя! А как же мамины вещи? Она за ними вернется!

– Она не вернется! – крикнул отец, поднял руку и с силой хлопнул по дверному косяку. – За что мне такое наказание – сын-идиот?

Ком в горле набухал и рос, не давая дышать. Монти попытался проглотить его, однако из гортани лишь вырвался странный хлопающий звук, как будто взорвался каштан.

– Прости.

Отец схватил Монти за плечо.

– Порой мне кажется, что я схожу с ума.

– Папа?

– Мне нужно работать. Прислали правки от издателя. – Он прерывисто вздохнул.

– Скоро мой день рождения, папа.

Неловко было заговаривать о своем дне рождения, но и промолчать Монти не мог. Потому что день рождения исчезнет, как все остальное в его жизни, и он так и останется одиннадцатилетним.

– Правда? – Отец нахмурил брови и еще крепче впился пальцами в плечо. – Сколько тебе исполнится?

– Двенадцать лет.

– Двенадцать?

– Да. Пятнадцатого июня.

Отец все сильнее сжимал его плечо, и оно начало болеть.

– А что ты хочешь на день рождения?

– Новый лук и немного стрел, если можно.

Стало тихо. Монти слышал, как воздух с шипением входит и выходит из носа отца. Он неловко переминался с ноги на ногу, желая задать еще один вопрос, уже давно вертевшийся на кончике языка. Наконец его прорвало.

– А мама вернется на мой день рождения?

Мама никогда не пропускала его день рождения. Ни разу.

Отец отпустил плечо Монти, и его бледное лицо залило краской.

– Она не вернется. Никогда! Ни на твой день рождения. Ни на Рождество. Никогда не вернется!

Монти вздрогнул.

– Даже на Рождество?

– Я же сказал, никогда. И не вздумай ей писать. Я запрещаю!

Монти попытался проглотить ком в горле – и не смог. Из груди вырвался испуганный всхлип. Он сделал еще одну попытку; на глаза навернулись слезы, а в легких не осталось воздуха. Если бы он не заплакал, то задохнулся бы. Монти развернулся и взбежал по лестнице. Дойдя до лестничной площадки, он остановился и крикнул вниз отцу:

– Но как мне ее не забыть? Как мне ее запомнить?

Отель Beuerberg Inn

Бойерберг

30 мая 1912 года

Дорогая Элизабет, месячные начались! Маленького Лоуренса не будет. Я чувствую одновременно облегчение и печаль. Лоренцо вначале загрустил, а теперь смирился и расхаживает, гибкий и долговязый, по нашей отвратительной голой комнате (мы спим под жуткой картиной с изображением истекающего кровью распятого Христа, написанной маслом), рассказывая мне, что он изменит мир на следующее тысячелетие. Он действительно в это верит!

Завтра мы уезжаем на квартиру Альберта.

Твоя любящая сестра Фрида

Глава 54

Фрида

Квартира Альберта Вебера, расположенная на четвертом этаже, выходила на далекие сине-черные горы с заснеженными вершинами, которые в послеполуденном свете отливали насыщенным золотом. Фрида с Лоренцо каждое утро завтракали в местном гастхаусе под конским каштаном, который сыпал розовые лепестки в их кофе, на ломтики черного хлеба, в блюдо с маслом. После завтрака они забирались высоко в горы или гуляли по окрестным долинам и буковым лесам. Лоренцо приходил в восторг от обилия полевых цветов, наклонялся и рассматривал каждую былинку, попадавшуюся на пути.

– Что это за золотые бульбочки? – восхищенно указал он на скопление шаровидных цветочков. – Не знаешь, как они называются? Давай придумаем.

Он бросился вниз по берегу нефритово-зеленой реки, а вернувшись, с поклоном преподнес Фриде цветок.

– Я нарекаю его Цветущей пуговицей блестящего холостяка и дарю его вам, моя императрица.

– Красивое имя, – рассмеялась Фрида. – Точь-в-точь золотые пуговицы. Только зачем одинокому холостяку пуговицы?

– Чтобы не пасть духом, пока он ищет женщину своей мечты.

Рука об руку они пробрались через папоротники и альпийские розы к берегу реки, где среди примул и колокольчиков рассыпались золотыми блестками под ивами и серебристыми тополями пуговицы холостяка.

– Только погляди на эти тычинки! Как они тянутся к жизни и солнцу! Этот цветок назови ты.

Фрида остановилась и посмотрела на раскрасневшееся от волнения лицо Лоренцо, покрывшееся новыми веснушками. Сияние его глаз, казалось, оживляло и насыщало цветом все вокруг. Он находил красоту в самой серой туче и в самом безобразном сорняке. Накануне он принес домой коричневую мушмулу, твердую и незрелую. Но, когда он взял Фридин палец и нежно провел им по кожице плода, у нее внезапно перехватило дыхание. От того, что даже такая бесполезная вещь может быть сделана с такой изысканностью.

– Может, Плач возлюбленной?

– Слишком грустно. Это маленькое чудо не плачет. Сними туфли, пойдем поплещемся.

Лоренцо развязал шнурки, снял поношенные ботинки и грубые носки. Тонкие ступни с прилипшими к пальцам розоватыми хлопьями кожи выглядели настолько трогательно, что Фриде вдруг захотелось опуститься на колени и покрыть их поцелуями. Однако Лоренцо уже бежал по камням, брызгаясь и задыхаясь.

– Пойдем к этому озерцу. Вода не такая уж и холодная… А запах! Слышишь, дикая мята? Будто на райских склонах. Эта вода течет прямо с Альп. Талый снег.

Фрида скинула туфли, сняла и небрежно перебросила через ветку чулки. Они целый час болтали ногами в маленьком прудике с нагретой солнцем водой, наслаждаясь запахами, которые приносил легкий ветерок. Когда ноги начали неметь, Фрида сняла кольца и велела Лоренцо дать ей свои ступни. Он послушно положил ноги ей на колени. Она нежно погладила скрюченные пальцы, затем поцеловала каждую холодную, бледную ступню и начала надевать свои кольца ему на пальцы.

– Твои ноги похожи на филе трески, – засмеялась она. – И все же в них есть что-то такое, что переполняет меня любовью. А теперь опусти их обратно в воду и посмотри, как они оживают.

Лоренцо послушно опустил ноги в молочно-зеленый прудик. Рябь на воде придала им причудливую форму, солнце заиграло на золотых ободках и драгоценных камнях, все мерцало и переливалось.

– Твои ноги превосходны, откормленные и здоровые. Твои великолепные баронские ножки рядом с моими бедными ноттингемскими.

Она тронула его плоские костлявые ступни своими, пухлыми и розовыми, и рассмеялась.

– Одна твоя мозоль мне дороже, чем все кольца в мире. Раздевайся, поплаваем!

– Здесь?

Он оглянулся и нервно вытер ладони о закатанные до колен брюки.

– Голыми?

– Почему бы и нет? Что за беда, даже если нас увидит какой-нибудь крестьянин? Я не боюсь показать свою грудь местному лесорубу. Можно подумать, он женской груди не видел.

Фрида сняла платье и нижнюю юбку, стянула панталоны и встала на скале, подняв голову к небу, выгнув спину, сияя перламутровой кожей.

– Давай, – скомандовала она. – Я ушла от Эрнеста не ради того, чтобы вы здесь разыгрывали недотрогу, мистер Лоуренс.

С этими словами она шагнула в