Он обещал мне и детям дом (рай на земле, как он красиво выразился), однако теперь я вижу, сколь опрометчивым было это обещание. Я начинаю видеть другую сторону Лоренцо. Он хочет, чтобы я принадлежала только ему. Несмотря на его обещание, я сомневаюсь, что он захочет жить в одном доме с моими детьми.

Твоя несчастная сестра Фрида

P.S. Я слышала, ты теперь называешь себя фрау Яффе-Рихтхофен. По-моему, это чрезвычайно смело. Я все больше жажду носить свое собственное имя. Иногда, когда Лоренцо меня сильно разозлит, я беру лист писчей бумаги с нашим гербом (мама подарила мне целую пачку, и Лоренцо любит ими пользоваться!) и пишу, что я – баронесса Фрида фон Рихтхофен. Думаешь, глупо? Тебе легко говорить: никто не принуждает тебя стать миссис Лоуренс!

Глава 57

Эрнест

Единственное, что его теперь успокаивало, – это работа в саду. Вернее, он просто копал. Прошли безумные недели, когда он не мог спать. Когда Монти смотрел на него со страхом и отвращением. Дни, когда он проверял указательным пальцем остроту кухонных ножей, садовых ножниц или бритвы и рылся в сарае, ища мышьяк или карболовую кислоту. Теперь он знал, что не должен умереть. Надо жить. Ради детей. Ради своих детей.

Опубликованная наконец «Романтика слов» за одну ночь стала сенсацией (так сказал издатель), но теперь ему было плевать. Однажды бессонной ночью он в припадке безумия развел огонь и сжег авторские экземпляры, полученные от издателя, – оторвал обложки, растерзал в клочья страницы, бросил в огонь. Пока он расправлялся с книгами, из его уст вырывались богохульства и проклятия, которые приводили в ужас и вместе с тем успокаивали. Глядя на тлеющие угли, Эрнест задавался вопросом, что стало с человеком, каким он себя считал, с жизнью, которую он себе нарисовал. Куда делся кембриджский профессор его мечты?

Безумие прошло, остались обида и унижение, сражавшиеся с любовью, которая отказывалась умирать. Он не понимал, почему до сих пор любит Фриду. Даже сильнее, чем раньше. Она его предала, обманула. Унизила, опозорила. Несмотря ни на что, его временами переполняла отчаянная любовь, и он отправлял унизительные письма, умоляя Фриду вернуться. Потом ненавидел и презирал себя за слабость. А жену презирал за то, что она превратила его в слабое, никчемное существо. Его захлестывал неуправляемый гнев, и он посылал новое письмо – все кончено, знать тебя не желаю, ты больше никогда не увидишь детей и не получишь развода. Так проходили дни – в смене одних бурных эмоций на противоположные.

На улице было легче. Там, где от нее не осталось и следа. Где можно копать и ни о чем не думать. Дом наполняли вещи и ароматы, напоминавшие о ее присутствии. Он чувствовал запах ее сигарет, духов, мыла. Иногда он зарывался носом в туфлю, чтобы почувствовать запах ее ног. Брал в руки шляпу и вдыхал запах ее волос. А потом, устыдившись себя, выбегал в сад и вновь начинал копать.

От него пахло вскопанной землей, страданием, изменой. В редких случаях, когда рядом стоял Монти, подобный запах исходил от сына. Тогда Эрнест решил навести порядок в доме. Давно пора приготовить все к приезду грузчиков, чтобы перевезти мебель в Лондон, но он слишком увлекся перекапыванием сада и ничего не упаковал. Эрнест воткнул лопату в землю и вошел в буфетную. Нашел ведро, коробку с кристаллами соды и тряпку и уже хотел вернуться на кухню, как вдруг заметил висевшие на веревке под потолком простыни и ночную рубашку Монти. Он неуверенно моргнул. Должно быть, мальчик сам постирал свое белье. Из прислуги осталась одна горничная, однако и та не приходила уже несколько дней. Сказалась больной. Эрнест не поверил, да что он мог? Теперь никто не хотел у него работать. Он уставился на плохо отстиранную простыню, и внезапно перед глазами поплыли картины: его рыжеволосый ученик и зеленоглазая жена занимаются блудом.

Эрнест вернулся на кухню и попытался прочесть инструкцию на коробке с содой. Слова путались и прыгали, он не мог сосредоточиться. Перед глазами стояли Фрида и этот мерзкий тип, целующиеся и совокупляющиеся. Картинки засели в голове, и Эрнест сделал единственное, что мог: поднес руку к зубам и прикусил. Очень сильно. Еще сильнее. Он впивался зубами в собственную плоть, пока боль не стала невыносимой. Затем посмотрел на глубокое кольцо фиолетовых отметин и удовлетворенно кивнул. Один раз он прокусил себе руку до крови, и Монти спросил, почему она забинтована. Пришлось ответить, что облился горячим кофе, и сын сочувственно покачал головой.

Эрнест высыпал кристаллы в миску, добавил горячей воды и долго мешал деревянной ложкой, пока они не растворились.

Надо уничтожить запах жены. Избавиться от ее следов. Вытереть все, к чему она прикасалась: пианино, дверные ручки, выключатели, краны, внутреннюю поверхность ее туфель.

Он как раз выкручивал тряпку, когда в дверь позвонили. Эрнест посмотрел на входную дверь с яркими вставками из витражного стекла, не желая никого видеть. Или чтобы его видели. И так уже разрыдался на глазах у жены профессора Киппинга. Звонок прозвенел вновь. За стеклом виднелся силуэт человека в форме – почтальон. Сердце подпрыгнуло. Фрида написала, умоляя о прощении!

Он слегка приоткрыл дверь и высунул голову. Почтальон сунул ему сверток и конверт, весело помахал рукой и поспешил к велосипеду. Ее почерк на посылке и на письме… Фрида хочет вернуться… Ей надоело нищенствовать, и она хочет вернуться домой. Слава богу, что не начал уборку.

Эрнест унес почту в кабинет, вооружился ножом для писем и дрожащими руками вскрыл конверт. Он сначала прочтет покаянное письмо, а затем откроет пакет. Возможно, она поздравляет его с выходом книги. Видимо, новость о необычайном успехе «Романтики слова» достигла и Германии.

К его удивлению, в конверте оказалось не одно письмо, а несколько, сложенных в маленькие квадратики и перевязанных тонкой фиолетовой ленточкой. Эрнест нахмурился. Ленточка о чем-то напоминала, и к горлу подкатила тошнота. Он присмотрелся внимательнее и не узнал почерка. Неряшливые, размашистые острые буквы с кривыми петлями, прорванная бумага там, где перо прошло насквозь. У Эрнеста замерло сердце. Он уже видел эти письма. У Фриды в спальне. Пять лет назад. Значит, это не раскаяние, на которое он надеялся. Лишь одно письмо было написано рукой Фриды, и состояло оно из двух строчек:

Чтобы ты лучше меня понял, отправляю тебе письма от моего бывшего любовника, доктора Отто Гросса. Пожалуйста, постарайся понять.

Эрнест перечитал послание. Его мозг взорвался на миллион алых