Как только Вестер закончил, я убрал иглу для резьбы, осторожно смёл ацетатную спираль, снятую с поверхности, и опустил иглу для проигрывания. Голос Вестера заполнил церковь, его глаза широко распахнулись, и он засмеялся, а с ним – и остальные негры, собравшиеся в маленьком деревянном здании. Когда они перестали обсуждать, что за чудо этот «СаундСкрайбер», я положил свежую пластинку на проигрыватель.

Вестер сыграл версию песни «Никакой могиле меня не удержать», потом – «Танец стервятника», «Больше не будет дождя» и «Мягкая постель и пятьдесят центов» – последняя содержала весьма подробное описание женской анатомии, в особенности ног и ступней. Расшифровки песен прилагаются к отчёту. Сами песни Вестера заняли несколько двенадцатидюймовых пластинок.

Увидев, как работает «СаундСкрайбер», следующие двое – Большой Майк Баттл и Джимми Джеймс – с готовностью вышли к микрофону. Ни тот ни другой не умели играть на музыкальных инструментах: они просто сели и начали петь сильными, безыскусными, но мелодичными голосами. Майк и Джимми исполнили свои короткие, но вдохновенные версии «Стаггера Ли», а потом перешли к «Рельсам Рок-Айленда» и «Лощине Корнфилд».

Последний музыкант, Отис Стек, был гораздо более щуплым, чем остальные трое; но манеры, с которыми он взял у Вестера Уайта гитару и сел у микрофона, заставили замолчать всех, собравшихся в церкви.

– Я, сэр, знаю хорошую балладу о Стакерли.

– Прекрасно, – ответил я, – с удовольствием послушаю. Она существенно отличается от версии Вестера?

– Пожалуй. Только вот, – Отис неловко заёрзал, – навряд ли стоит петь её тут, под крестом.

Не буду лгать, при этих словах моё сердце забилось чаще.

– Ах, ничего страшного, конечно же, – я неожиданно обрёл дар красноречия. – Пойте, что пожелаете, а потом, может быть, мы перенесём наше устройство вон туда, в хлопковое поле поблизости. Там и споёте. Как вам такая идея?

– Звучит неплохо, сэр. Хотя уже темнеет.

Я опустил режущую иглу, и Отис Стек спел «Возьми молот», «Хлопкового жука» и «Бутылку скотча» внутри церкви своим чистым, пронзительным тенором. На более длинных фразах он играл основными нотами в стиле, похожем на канте хондо, пронесённом сквозь годы из Французской Гвинеи, Барбадоса, Мартиники и Ямайки, а туда принесённом многие поколения назад из Западной Африки. В этом же человеке подобный стиль достиг своих высот, воплотив собой чистую и бесконечно личную квинтэссенцию Америки.

Мы воспроизвели Отису его пение.

– Значит, теперь я – радиозвезда? – улыбнулся он.

– Может быть, – ответил я, – но мы здесь не для этого. – Он огорчился:

– Жалко, мне бы новый костюм.

– Новый? – воскликнул Вестер. – У тебя и старого-то нет.

Все засмеялись, кроме Отиса: тот улыбнулся, но улыбка не отражалась во взгляде.

Мы с Кроликом и несколькими местными перенесли «СаундСкрайбер» из церкви в поле. Как Отис и сказал, вокруг уже опускались сумерки, и в полумраке солнце висело всего за палец от далёких верхушек деревьев. От наших ног, поднимающих пыль, тянулись длинные искажённые тени.

Мы поставили «СаундСкрайбер» на клочок утоптанной земли рядом с распаханными бороздами. Я быстро подключил батареи Эдисона и приготовил пластинку, не желая, чтобы Стек успел передумать насчёт исполнения своей версии «Стаггера Ли». Солнце заходило, неожиданно окрасив небо в тёмно-лиловый и оранжевый, и мы попросили остальных уйти либо уехать на тележке, муле или фермерском грузовике. Как я объяснил оставшимся Стеку и Вестеру, фоновый шум на открытом воздухе может испортить запись. Откровенно говоря, я не знал, правда ли это, но инженер из Библиотеки Конгресса с серьёзным лицом настаивал, что записывать нужно там, где тише всего, и звучало это разумно.

Мы уже были готовы опустить режущую иглу, как Стек сказал:

– Вижу, вам очень нужна эта песня.

Мы с Кроликом пропотели и начали задыхаться, пока устанавливали устройство. Отис Стек и Вестер Уайт тем временем не только не вспотели, но наше состояние их забавляло. Я кивнул Стеку.

– Тогда дайте-ка цыги, и ещё виски, и пару долларов, если можно. Тогда я снова повторю всё, что знаю.

– Цыги? – переспросил я.

– Чтобы курить, – пояснил Стек.

Кролик принёс из «Студебеккера» свежую пачку «Пэлл-Мэлл» и бутылку виски – наклейки на крышках обеих были нетронуты. Протянув сигареты Стеку, Кролик откупорил бутылку, сделал долгий глоток, протянул мне, чтобы я сделал то же самое. Стек засмеялся такой последовательности.

– Уже темно, – заметил Вестер, передавая ему свою гитару. – Давайте поскорей.

Я протянул бутылку Стеку. Его кадык сделал три движения в такт длинным глоткам. Потом музыкант поставил бутылку, сел в складное кресло на краю поля с такой же нетвёрдостью движений, как кто-то, только что почувствовавший в крови прилив алкоголя.

– Значит, про чёрта Стакера Ли, – сказал он и многозначительно кивнул мне. Я опустил режущую иглу и начал запись.

Отис пустился в свою песню, не такую бодрую и радостную, как версия Вестера Уайта; музыкант долго держался за один и тот же аккорд, потом перешёл к четвёртому и пятому аккордам и снова вернулся к предыдущему. Высокие лады выходили смазанными и неразборчивыми, и в целом игра Отиса делала песню минорной и плавной.

В версии Стека Билли и Стаггер оба были чёрными, которые играют в темноте на углу пустой улицы. Билли, победив, забирает у Стаггера его ковбойскую шляпу за десять долларов, Стаггер в ярости уходит домой, прихватывает револьвер сорок первого калибра и идёт убивать Билли Лайонса; тот сидит в баре. Стаггер «так в него стреляет», что пуля пролетает насквозь и разбивает бокал в руке бармена. Билли сгибается пополам, изрыгая кровь, а Стаггер забирает свою шляпу и надевает на голову, хотя она вся в крови. Прибывает шериф, начинается гневная перестрелка, и Стаггера Ли убивают – но окровавленная ковбойская шляпа по-прежнему у него на голове.

На этом месте большинство услышанных мной версий просто несколько раз повторили, что Стаггер Ли – злодей, а потом закончились, но Стек продолжал:

Я был бы доволен, даже если бы версия Отиса на этом и закончилась – подобные куплеты я уже слышал, хотя и не совсем теми словами. Я был рад и удивлён, но Стек всё продолжал: