на Уолденском пруду. Это было много лет назад, но тогда об этом говорили во всех новостях.

– Точно-точно. – Джейс погладил персиковый загривок на своей челюсти. – Разве старший сын не утонул?

На столе телефон Делейн загорелся синим светом от очередного пропущенного звонка. Колтон, снова. Что-то внутри нее ужасно похолодело. Поставив Петри на пол, она поднялась со стула.

– Я должна ответить, – сказала она. – Извините.

Закрывшись в своей комнате, она села на кровать и уставилась на телефон. Все источники света были включены. Лампа в шкафу, старинная настольная лампа из латуни, которую она купила за копейки на распродаже, квадратик из рождественских гирлянд, служивший ей изголовьем. Но тени все равно не исчезали, оставаясь черными и поглащающими на ее полу.

Когда в следующий раз зазвонил телефон, она сразу же взяла трубку.

– Я звонил тебе, – прозвучал голос Колтона в трубке, он не потрудился поздороваться.

– У тебя смешной голос, – сказала она. – Ты в порядке?

– Потрясающе. – Он не звучал потрясающе. Говорил он так, будто ему было больно. – Я ничего не слышал о тебе, после того как мы покинули аэропорт. Хотел убедиться, что ты добралась.

– Типа того. – Она оглядела беспорядок в своей комнате, каждая свободная поверхность была завалена сувенирами из ее детства. Она отсутствовала всего два месяца, но уже казалось, что они принадлежат кому-то другому. – Колтон?

– Хм?

– Я хочу спросить тебя о чем-то важном. Мне нужно, чтобы ты был честен.

На его стороне что-то звякнуло. Звук был похож на стук пилюль в пузырьке, хотя она не совсем доверяла своему слуху.

– Черт, – пробормотал он. Затем добавил: – Спрашивай.

Она зажмурила глаза от скопления света, заливающего ее комнату. Как будто в полной темноте поздний ночной вопрос мог показаться менее навязчивым.

– Однажды я спросила тебя, есть ли у тебя брат. Ты ответил, что нет. Это была ложь?

Он выдохнул, долго и медленно, воздух выходил, словно сквозь стиснутые зубы.

– Ты спросила меня, есть ли у меня младший брат, – сказал он. – Лиам старше.

– Значит, есть?

– Был, – поправил Колтон.

Она закрыла глаза. От учащенного пульса кружилась голова.

– Что с ним случилось?

Он не ответил. Несколько долгих минут она сидела, уткнувшись в подушки, и прислушивалась к гудению телефонной линии. Тени вокруг ее кровати мигали.

– Знаешь ли ты, – наконец сказал Колтон, – что вратарские накладки весят по пятьдесят фунтов на ногу?

– Что? – Она не была полностью уверена, что правильно его расслышала.

– Вратарские накладки, – повторил он. В его словах была какая-то грубость. Ей хотелось бы увидеть его лицо. – Хоккейная экипировка. Шорты, защита голени, коньки. По пятнадцать фунтов на каждую сторону. Это тридцать фунтов веса, легко. Не говоря уже о защите груди, защите шеи, шлеме и крагах. В итоге вратарь несет на лед около пятидесяти лишних фунтов снаряжения.

– Не знала, что ты любишь хоккей. – Она натянула на себя плед.

– Не люблю.

– О.

– Просто ты не можешь плыть, – сказал он, – во всем этом снаряжении.

Снова воцарилась тишина, густая и тоскливая. Она подумала о мальчике в воде, о том, как он вцепился в ее пальто. «Не отпускай».

– Колтон. – В горле пересохло. – Он утонул? Твой брат?

Последовала пауза, достаточно долгая, чтобы стало не по себе.

– Да.

«Каждый студент в Годбоуле был там, – сказал он ей, – потому что у них была встреча со смертью». Он никогда не рассказывал ей, как он чуть не умер, но она знала— когда Колтон Прайс переступал через миры, ему казалось, что он тонет.

Она чувствовала, что вторгается во что-то глубоко личное, и понимала, что ее вопросы совершенно неуместны. И все же Делейн должна была знать.

– А что насчет тебя?

– А что насчет меня?

– Ты тоже утонул?

На этот раз ответ слетел с его губ, словно по рефлексу:

– Да.

Она прикусила губу, достаточно сильно, чтобы почувствовать боль. Невозможно. Это было невозможно.

– Я рассказывала тебе историю о мальчике в воде. Про катание камешков на Уолденском пруду. Ты сидел, слушал и ничего не говорил.

Последовала едва уловимая пауза. Затем Колтон спросил:

– Какой твой любимый цветок?

Внезапная смена темы заставила ее крутануться на месте.

– Что?

– Твой любимый цветок, – повторил он. – Ты сказала, что не любишь розы, но существует более четырехсот тысяч видов цветущих растений. – Он говорил невнятно, слова сливались воедино. – Было бы проще, если бы ты сказала мне, какие тебе нравятся, чтобы избавить меня от необходимости покупать их все.

– Колтон.

– Мм, да?

Петри подкрался к кровати, бесшумно ступая на мягких лапах, и прижался макушкой к ее подбородку. Ее охватила тревога. Делейн хотела сказать ему, чтобы он сосредоточился. Перестал уклоняться от правды. Вместо этого она спросила:

– Ты что-то принял?

– Да, – сказал он.

– Зачем?

– У меня болит голова.

Беспокойство пронзило ее. Прижав Петри к груди, она свернулась клубочком под одеялом и смотрела на мигающие огоньки, пока они не превратились в золотые звездочки. Она думала о Колтоне, одиноко лежащем в своей постели на другом конце Бостона, о том, как аккуратно она прижималась к нему в отеле. Тени падали, на мгновение затихая, покрывая пол. Она закрыла глаза.

Делейн не могла остановить себя, желая его.

– Уэнздей? – голос Колтона был томным ото сна. – Я хочу рассказать тебе все.

– Я бы хотела, чтобы ты рассказал.

– Я не могу, – сказал он. – Это слишком больно.

– По крайней мере, расскажи мне, что с тобой случилось.

Прошло несколько минут в тишине. Затем еще несколько. Она подумала: может быть, он заснул.

Вместо этого он заговорил, низким и одурманенным голосом.

– Я выбрался из ада ради тебя.

30

На следующее утро Делейн первой прибыла в Годбоул. Она проснулась от того, что ей пришло электронное письмо из Уайтхолла, сообщение было кратким и формальным и, как ей показалось – хотя, возможно, это было надумано, – выражало глубокое недовольство. Она не подавала письменного заявления о своем намерении пропустить занятия и не присылала по электронной почте оправданий. Она просто не пришла.

И теперь ей предстояло унижаться. Она стояла в лифте и смотрела на свое отражение. Тысяча неодобрительных копий Делейн Майерс-Петров смотрели на нее. Она закрыла глаза. Голос Колтона, сонный и странный, зациклился в ее голове: «Я выбрался из ада ради тебя».

Когда она, наконец, добралась до офиса Уайтхолла – единственного темного места во всем суровом многогранном Годбоуле, – она едва не вспотела насквозь, намочив свою водолазку. День был по-октябрьски теплым, но синяки на ее горле превратились в багровые кровоподтеки, и ей ничего не оставалось, кроме как прикрыть их. Она сняла пальто,