Разумеется, живописец был подлинным художником. Разве можнобыло не заметить этого сразу? Кроме того, об этом мне было известно и прежде. ИФра Джованни уже давным-давно создал образы строгих, утешительных, нежных исовершенно естественных Ангела и Девы, чрезвычайно застенчивых и лишенныхвсяких прикрас, – само посещение происходит между двумя низкими округлымиарками, точно такими же, как в самой обители, в той аркаде, из которой мы толькочто вышли.

Как только огромный монах спустил меня на пол, чтобыпровести по широкому коридору дальше, – а коридор действительно былшироким и показался мне столь же отполированным и чистым, сколь ивеликолепным, – я попытался сформулировать хоть сколько-нибудь связноевысказывание об этом образе, об ангеле, запечатлевшемся в моем разуме.

Мне хотелось сказать Рамиэлю и Сетию, если они еще непокинули меня: «Взгляните, крылья Гавриила представлены простыми полоскамисвета, посмотрите, какими правильными симметричными складками ложится на немэто одеяние!» Все это я понял, как понимал и немыслимое великолепие их самих,Рамиэля и Сетия, но продолжал нести околесицу.

– А эти нимбы, – сказал я. – Вы, оба, куда выподевались? Ваши нимбы парят у вас над головами Я вижу их. Я вижу их и наулицах, и на полотнах. Но все же, взгляните, на полотне Фра Джованни нимбвыглядит плоским и окружает он нарисованное лицо, сам диск, жесткий и золотой,находится на поле холста…

Монахи хохотали.

– Кому ты все это рассказываешь, юный господин Витториоди Раниари? – спросил меня один из них.

– Успокойся, дитя, – сказал большой монах, егорокочущий, басистый голос словно окутывал меня, выходя из его могучейгруди. – Теперь о тебе будут неусыпно заботиться наши братья. А ты должентолько соблюдать тишину – посмотри вокруг, видишь? Это библиотека. Видишь, какзанимаются здесь наши монахи?

Они гордились собой, правда? Во время нашего обхода менямогло в любую минуту вырвать и я испачкал бы весь этот безукоризненный пол.Монах обернулся ко мне, чтобы показать сквозь раскрытые двери длинную комнату,заполненную книгами, и монахов за работой: Но сам я успел заметить еще исводчатый потолок Микелоццо, который не взмывался, словно стремясь покинутьтебя, а нежно склонялся над головами монахов и разрешал потокам света и воздухасвободно витать над ними.

Казалось, передо мной возникают призрачные картины. Я виделмногократно удвоенные и утроенные фигуры там, где должен был видеть одну, идаже на миг в замешательстве ощутил взмах ангельских крыльев. Ангелыобернулись, вглядываясь в меня сквозь пелену сверхъестественной тайны.

– Ты видишь? – все, что я смог сказать. Мненеобходимо было проникнуть в эту библиотеку, я должен был найти тексты, вкоторых раскрывалась сущность демонов. Да, я не собирался сдаваться! Ведь я ужене тот болтливый идиот. Теперь на моей стороне были мои собственные ангелы. Ядолжен привести сюда Рамиэля и Сетия и показать им эти тексты.

Мы знаем, Витторио, выброси эти картины из головы, ибо мывидим их сами.

– Где вы находитесь? – закричал я.

– Тихо! – сказали монахи.

– Но вы поможете мне вернуться туда и убить их всех?

– Ты бормочешь что-то непонятное, какую-точепуху, – сказали монахи.

Козимо был опекуном-попечителем этой библиотеки. Когда умерстарый Никколо де Николи, замечательный собиратель книг, с которым мне многораз доводилось беседовать в книжной лавке Васпасиано, все его книгирелигиозного содержания, а может быть, и некоторые другие Козимо передал в дарэтому монастырю.

Я должен отыскать их там, в этой библиотеке, и отыскать втрудах Блаженного Августина или Фомы Аквинского доказательство существованиядемонов, с которыми сам боролся.

Нет. Я не сошел с ума. И не собираюсь сдаваться. Я отнюдь неидиот, бормочущий какую-то чепуху. Вот только бы солнце, заливавшее теперь яркимсветом маленькие оконца под сводами этого просторного зала, перестало слепитьмне глаза и обжигать руки.

– Тихо, успокойся, – уговаривал меня большоймонах, спокойно улыбаясь. – Ты поднял шум, словно малое дитя. Тихо!Журчишь, бурчишь. Слышишь? Ну-ка, посмотри, в библиотеке занимаются люди.Сегодня она открыта для публики. Сегодня все заняты делом.

Он прошел всего несколько шагов мимо библиотеки, и мыоказались в келье.

– Ну вот, проходи вот сюда… – продолжал он, какесли бы уговаривал непослушного малыша. – Совсем неподалеку отсюда – кельянастоятеля, и догадайся, кто там находится именно в эту минуту? Архиепископ.

– Антонино, – прошептал я.

– Да, да, ты не ошибся: Когда-то наш собственный Антонино.Так вот, он здесь сейчас, и знаешь почему?

Я ощущал слишком сильную усталость, чтобы ответить. Меняокружили другие монахи. Они утирали мне лицо прохладными полотенцами. Ониприглаживали мне волосы.

Это была просторная чистая келья. Ох, если бы только солнцеперестало жечь столь безжалостно! Что сотворили со мной эти демоны – превратилименя в полудьявола? Осмелюсь ли я попросить зеркало?

Усаженный на удобную, мягкую постель в этой теплой чистойкомнате, я снова утратил контроль над собственным телом. Мне снова стало худо изатошнило.

Монахи позаботились и подставили мне серебряный тазик.Солнечный свет сверкал на какой-то фреске, но я не мог даже помыслить, чтосмогу рассмотреть мерцающие фигуры, нет, только не в этом губительномосвещении! Мне показалось, что в келье появились новые фигуры. Были ли этоангелы? Я видел прозрачные неясные существа, они перемещались, перемешивались,но я не мог различить ни одной четкой фигуры. Только фреска на стене,сверкающая великолепными красками, казалась настоящей, не обманывающей моихожиданий.

– Они навечно испортили мне глаза? – спросил я.Мне показалось, я на миг различил в дверях кельи какую-то ангельскую фигуру, ноэто был не Рамиэль и не Сетий. Были ли у него, как и у них, прозрачные, словнопаутина, крылья? Такие же дьявольские крылья? Я пришел в ужас.

Но видение исчезло. Шорох, шепот. Мы знаем.

– Где мои ангелы? – спросил я. Я плакал. Явыкрикивал имена моего отца, и его отца, и всех Раниари, которых смогвспомнить.

– Тихо! – прошептал молодой монах. – Козимоуже сообщили, что ты у нас. Но сегодня просто ужасный день. Мы помним твоегоотца. А теперь позволь снять с тебя эту грязную одежду.

Голова у меня кружилась. Комната куда-то исчезла.