— Сюда! — крикнула Малика и побежала к шатру.

Желая убедиться, что воины её услышали — оглянулась. Они услышали, но почему-то не сдвинулись с места. Малика повернула голову и споткнулась — люди исчезли. Она сходит с ума?

Сопровождаемая настороженными взглядами, Малика вернулась в шатёр и просидела там до темноты. Неужели Хёск снова что-то подсыпал в воду? Когда он успел? Последний раз она пила утром, в паланкине. Потом Хёск сообщил об очередном ритуале, и воин забрал её бурдюк, чтобы избавить шабиру от соблазна сделать хотя бы глоток.

Или всё дело в благовониях? К седлу каждой второй лошади был привязан кувшин, испускающий пряный запах имбиря. Но почему он не действует на воинов и стражей, а у неё вызывает галлюцинации?

Или причина помутнения рассудка кроется в пустыне? А может, это не помутнение, а всего лишь мираж — мнимое изображение отдалённых предметов. Отдалённых! А люди лежали от неё в нескольких шагах. Их пальцы, сведённые от боли, подрагивали. При глотании судорожно дёргались кадыки, над язвами роились мухи.

Услышав зов Иштара, Малика покинула шатёр. Боясь посмотреть в сторону его палатки, выслушала очередную трагическую историю, которая произошла незадолго до смерти дочери Ракшады. Первым погиб её старший сын. Погиб здесь, где воины и барабанщики образовывают круги, а Хёск, стоя в центре, прочищает горло.

Сын Ракшады был командиром отряда. В ту пору в походы вместе с воинами отправлялись женщины — стирали, готовили, помогали снять усталость и напряжение. Во время одного из привалов воины не поделили девицу. В разгаре драки сыну Ракшады вспороли живот. После похорон убитая горем мать приказала казнить весь отряд: «Воины — это зеркала. Нет командира — нет отражений».

Позже Ракшада произнесла речь, суть которой заключалась в следующем: «У мужчины может быть столько женщин, скольких он сможет прокормить. Ему запрещается брать женщину, которая познала другого мужчину. Перед первым соитием со своим господином девушки должны подвергаться ритуалу Чести и обязаны жить изолировано от мира».

За ненасытную похоть мужчин Ракшада наказала женщин. Наказала на пять тысяч лет, и неизвестно, когда они вырвутся из рабства.

Малика перестала что-либо понимать. Под бой барабанов и завывания Хёска плелась за Иштаром, не соображая, что происходит. Рассеянно смотрела на людей, умирающих в пяти шагах от неё. После ритуала несколько часов лежала в палатке в состоянии полной прострации. Ко всему безучастная забралась в паланкин. А вечером, машинально вылив на себя ковш воды, посмотрела по сторонам — где это она?

Малика думала, что в её жизни уже никогда не будет таких ужасных ночей, какие она провела в лачуге, наблюдая за вздёрнутым на цепи Адэром. Он бредил, а она целовала его в лоб и просила потерпеть. Тёрлась о его щёку щекой и убеждала, что скоро все страдания забудутся как кошмарный сон.

Эту ночь, вышагивая вокруг шатра, Малика так же убеждала себя, что провалилась в сновидение. От неё ничего не зависит, и ничто не должно волновать. Скоро она откроет глаза, увидит ветонский кряж, и страхи рассеются как туманные тучи.

Утром Хёск разрешил попить воды, но запретил завтракать — после недолгого перехода предстояло провести ещё один ритуал. Малика не сдержала стон. Она барахталась в своём угнетённом состоянии и надеялась, что в запасе есть хотя бы пара дней, чтобы взять себя в руки.

Ближе к полудню процессия двинулась по высохшему руслу реки. Песок здесь был плотным, пологие берега казались прочными, и барабанщики задали более быстрый темп. Если бы не паланкин, вынуждающий воинов сдерживать движение — всадники пустили бы лошадей вскачь.

Вцепившись в подлокотники кресла, Малика смотрела на песчаный берег. Там появлялись и исчезали каменные башни, крепостные стены, дома. Видения были размытыми, зыбкими.

Вдруг возникли силуэты людей. Если бы они истончились и пропали как строения, Малика бы решила, что это мираж. Но люди побежали, размахивая руками, а потом осыпались как мука.

Рассудок не находил объяснений, а вновь и вновь появляющиеся картины разрывали сердце. Конь тащил за собой человека. На кольях дергались тела… Малика посмотрела на другой берег. Но и там ползли искалеченные люди.

Распахнув дверцу, Малика на ходу спрыгнула с носилок и пошла рядом со стражами. Ей надо было выговориться. Надо было услышать, что они видят то же, что и она. Стражи, озадаченно переглянувшись, принялись жестами обсуждать её видения.

Развернув жеребца, Иштар приблизился к Малике. Какое-то время ехал рядом, глядя сверху вниз, и вдруг резко нагнулся. Подхватив её подмышки, усадил перед собой — благо штаны и разрезы на платье это позволили.

Малика вцепилась в луку седла, испугавшись, что сейчас последует толчок в спину, и она окажется на земле.

Пропустив всадников и машины, Иштар легонько качнулся, и конь пошагал в конце процессии.

— Ты разговаривала с людьми.

Малика попыталась оправдаться:

— Твои воины меня не слышали. Никто не догадался, что я говорила.

— Твои люди тебя выдали. У них не хватило ума держать руки по швам. Они знают шайдир?

— Нет, — выдохнула Малика.

— Значит, ты говорила на слоте. Разве в Ракшаде разрешено говорить на слоте?

— Я не разговаривала с ними почти три месяца.

— Тебе нельзя нарушать законы.

— Иштар… прости. Я устала себя контролировать. Я… просто устала.

Держа поводья одной рукой, он обвил другой рукой талию Малики и притянул к себе:

— Ты как пёрышко…

Ощущая спиной грудь Иштара, а ягодицами его разведённые бёдра, она хотела только одного: побыстрее спрыгнуть на землю.

— Перед воинами ты показываешь себя не в лучшем свете.

— Ты моя шабира, — сказал Иштар, сделав ударение на слове «моя», и добавил: — Жрецам и воинам запрещено говорить «моё».

— Почему?

— У них нет собственности. Всё принадлежит либо Богу, либо Ракшаде. Если ты спросишь у воина, где его конь — он ответит: «У меня нет коня». Если спросишь у жреца, где его дом — он ответит: «Я живу под кровлей Бога».

— Им не принадлежат их кубараты?

— Это не собственность. Кубары, как и жена, — это признак мужской силы, жизненно важная принадлежность физиологии. Забрать кубар — всё равно, что оскопить.

— А как же твои планы?

— Какие?

— Отменить эти сборища женщин.

— Бог с тобой! Я хочу всего лишь ужать их размеры.

Бросив взгляд на берег, Малика уставилась на кулак Иштара, сжимающий поводья:

— Что принадлежит тебе?

— Всё, начиная с песчинки в пустыне и заканчивая жизнью ракшада.

Видимо, в этом кроется причина противостояния хазира и верховного жреца. Кроме власти, дарованной Богом, у Хёска больше ничего нет. У Иштара власть мирская, и ему принадлежит всё. Хёск управляет мыслями людей, Иштар распоряжается их судьбами. И тот и другой мечтают об абсолютной власти.