— Что потеряла? — спросил Иштар, приблизившись.

— Ищу…

— Что, Эльямин? — вновь спросил он и увидел на её руке три браслета. Она потеряла браслет с подвесками в виде квадратных спиралей, усыпанных розовыми сапфирами. — Не расстраивайся. Я подарю тебе другой. Ещё лучше.

— Бог не дарит его дважды.

Непонятный ответ и дёрганая походка подсказали: шабира не в себе, и вряд ли в этой каше под ногами ищет украшение.

— Иди к своим людям, — попросил Иштар. — Скоро отправляемся.

— Я чувствую его, но не вижу. Кто закрыл меня песком?

— Каким песком, Эльямин?

— Я в аду?

— Иди к своим людям! — повторил Иштар жёстко.

Малика сняла чаруш. С удивлённым видом помяла ткань в руках и, вскинув голову, устремила взгляд на Иштара:

— Ты перепутал меня с наложницей? Занимайся своими делами, мужчина, и не мешайся под ногами!

Продолжение разговора на повышенных тонах могло привлечь внимание воинов. Стиснув зубы, Иштар взмахом руки подозвал стражей и жестом приказал им следить за шабирой.

Воины складывали шатры, разбирали паланкин, готовили лошадей к тяжёлой скачке через цепь барханов. Барабанщики сваливали барабаны в машины, наполняли бурдюки водой и привязывали их к сёдлам. А Иштар всё возился возле жеребца: подтягивал подпругу, заталкивал под неё два пальца, вновь подтягивал.

— Передавишь грудную клетку, — предупредил Хёск, наблюдая за ним. И после недолгого молчания сказал: — Это самое провальное паломничество.

— Мы продолжим его после сезона штормов.

— Причина не в этом. Шабира нарушила главные законы.

Иштар повернулся к Хёску:

— Какие законы?

— Она заговорила в присутствии мужчин.

— Говорила Ракшада.

— Хорошая шутка. — Жрец попытался выдавить из себя улыбку, но получился оскал. — Она сняла перед мужчинами чаруш.

— Ракшада не прятала лицо.

— У меня нет чувства юмора, Иштар. Она разговаривала со своими людьми на слоте.

— Нет.

— Они отвечали ей жестами. Это все видели.

— Её люди всё время машут руками. На марше, на привалах, ночью и днём. Не приплетай сюда шабиру.

Хёск склонил голову к одному плечу, к другому:

— Тогда поговорим о тебе.

— Говори.

— Ты встал перед ней на колени.

Иштар свёл брови:

— Когда?

— Вчера.

На лице Иштара заиграли желваки.

— Встать на колени, чтобы испить чистой воды из родника — разве это покорность?

— Иштар! Какая вода?

— Встать на колени, чтобы посмотреть человеку в глаза — разве это смирение?

— Рядом с ней ты теряешь себя.

— Встать на колени, чтобы найти то, что потерял — разве это унижение? — произнёс Иштар и устремил взгляд жрецу за спину.

Хёск обернулся. Малика сидела на пятках и, низко опустив голову, упиралась ладонями в землю. Драго и Мебо держали над ней одеяло. Дождевая вода собиралась в нём, как в бассейне. Стражи время от времени опускали край, и водопад на несколько секунд скрывал шабиру, принявшую позу плакальщицы.

Иштар приблизился к Малике:

— Эльямин! Возьми себя в руки!

Она слегка повернула голову.

— Человек! — прозвучал грудной голос, полный чувства собственного превосходства. — Я разговариваю с сыном. Не мешай мне!

— Дождались… — проговорил Хёск. — Свою власть над тобой она выставляет уже напоказ. А ты выставляешь на всеобщее обозрение свою зависимость от одержимой.

— Как ты её назвал?

— В неё вселился дьявол. Неужели ты не видишь? — произнёс Хёск и размашисто пошагал между воинами.

Иштар жестом отозвал Лугу в сторону. Посмотрев по сторонам, приблизился губами к уху стража и произнёс на слоте:

— Я помню тебя. Ты присутствовал при наших встречах в замке Адэра.

Луга еле заметно кивнул.

— Она тогда болела, и мы говорили с ней о боли, — промолвил Иштар. — Помнишь?

Страж кивнул.

— Может, ты слышал от врачей или сам видел, как она бредила?

Луга отрицательно качнул головой.

Иштар кивком указал на Драго:

— Давай его сюда.

Он испытывал жгучую ненависть к этому стражу и был приятно удивлён, увидев своего врага в Ракшаде. После спасения ориентов Малика принесла Иштару вино и там же, в ванной, потеряла сознание, а Драго избивал его — жестоко, с остервенением. Иштар знал, как накажет человека, посягнувшего на честь ракшадского воина, но сейчас был не тот случай.

Односторонний разговор с Драго ничего не дал. Иштар посмотрел на Малику. Она уже стояла в полный рост, вытянув руки ладонями кверху и взирая в мглистое небо. Бросив одеяло, стражи с озадаченным видом обменивались жестами. Воины поглядывали на неё, смывая под дождём песок с кожаных штанов и сапог.

— Эльямин… — позвал Иштар.

— Мужчина! Я беседую с Богом. Не мешай мне.

— Это слишком.

Быстро приблизившись, Иштар чуть было не взвалил её на плечо, как вдруг от песчаного холма отломился гребень и с гулким звуком рухнул к подножию. Лошади заржали, встали на дыбы.

— Все от бархана! — проорал Иштар и, обхватив Малику за талию, попятился.

Отведя лошадей и отогнав машины на безопасное расстояние, воины наблюдали, как стекают склоны, словно это был не песок, а вода. Как из месива вылезают, будто ростки, каменные башни и зубцы. Остальные элементы сооружения ещё покоились в бархане, но людям стало ясно: перед ними древний город. И возможно, единственное, что в нём уцелело — эта крепостная стена.

Из бойниц хлынули потоки грязевой воды и вместе с ливнем омыли стену. Взору воинов предстали железные ворота. Перед искривлёнными створами на вытянутом постаменте находились статуи двух женщин, расположенных спиной друг другу. Одна изображала плакальщицу, которая сидела на пятках и, упираясь ладонями в землю, склоняла голову перед городом. Точно так же сидела Малика какие-то полчаса назад.

Второе изваяние женщины было обращено лицом к пустыне. Воины посмотрели на Малику — сейчас она стояла так же: вытянув перед собой руки и взирая в небо. Люди вновь перевели взгляды на изваяния. Это была Ракшада. Она разговаривала с сыном, который, скорее всего, был захоронен под пьедесталом. Вела беседу с Богом и защищала ворота города, в которые можно войти, только сдвинув могильный камень под ногами великой женщины.

— Невероятно… — прозвучал голос Хёска.