— Возможно, формально вы и правы, — покачал головой Нили, — ноэто только рассуждения, а что касается фактов… Я восхищаюсь вашей отвагой, ночто до меня, я предпочел бы действовать осторожнее.

— Когда вы катитесь по тонкому льду, осторожность вам непоможет; чтобы не провалиться, надо мчаться изо всех сил.

— Я просто боюсь, мистер Мейсон, — честно признался Нили, —и к тому же я совершенно не понимаю, чего вы все-таки добиваетесь.

— Я перемешиваю факты.

— Что это значит?

— Вам приходилось когда-нибудь делать яичницу на костре?

— Да, но какое это имеет отношение…

— Обычно в походных условиях желток всегда норовит растечьсяпо сковородке. Чтобы спасти свою кулинарную репутацию, я обычно перемешиваюжелток с белком и заявляю, что с самого начала собирался сделать болтунью.

— Я тоже, — улыбнулся Нили.

— Это прекрасный способ, он очень помогает, если имеешь делос подлогом. Когда делаешь болтунью, никто не может обвинить тебя в том, чтожелток растекся, а когда перемешиваешь факты, те, кто думает, что их обманостанется незамеченным, сами оказываются в западне.

Судья Киппен неодобрительно оглядел зал. — Я собираюсьсделать несколько замечаний в адрес юристов и зрителей. Суд не одобряет попыткинекоторых журналистов поднять шумиху вокруг этого дела. Согласно Конституциисудебное разбирательство должно быть открыто для публики. Общественное мнениепризвано контролировать решения юристов. Однако это не значит, что открытоезаседание суда должно быть превращено в спектакль для жаждущих сенсацийзрителей. Я надеюсь, что все присутствующие понимают: им предстоит принятьучастие в строго регламентированной законом процедуре, а не в театральномпредставлении. Зрителям придется воздержаться от любых комментариев. Впротивном случае зал будет немедленно очищен. Суд не одобряет характеросвещения этого дела в прессе. Утренние газеты полны сенсационных репортажей,громких сплетен и наполовину вымышленных интервью с представителями обеихсторон. Суд не имеет возможности контролировать прессу, но суд повторяет,обращаясь к защите и обвинению, что сегодняшнее слушание ставит перед собойпонятную и очень простую цель: выяснить, имеются ли какие-либо основанияпривлекать подсудимую к уголовной ответственности. В связи с этим суд будетпресекать любые попытки превратить разбирательство в драматическое зрелище. Судпредлагает всем выступающим строго придерживаться фактов и постараться говоритьо событиях, а не о своих ощущениях или предположениях. А теперь, — продолжалсудья, — я хотел бы пригласить на свидетельское место мистера АлександраРэдфилда. Он как эксперт выскажет нам свое мнение о произведенномбаллистическом анализе.

Когда Рэдфилд подошел к креслу, предназначенному длясвидетелей, Гамильтон Бюргер проговорил, обращаясь к судье:

— Допрос буду вести я, ваша честь?

— Я сам допрошу его, — ответил судья Киппен. — МистерРэдфилд, появились ли у вас какие-либо дополнительные сведения после проведенияповторной экспертизы?

— Да, сэр.

— Что вы можете сказать об оружии, из которого былипроизведены выстрелы?

— Пуля номер один, то есть та, которая была найдена в тележертвы, и пуля номер четыре, обнаруженная не чердаке, были выпущены изревольвера, обозначенного как вещественное доказательство номер пять. Пулиномер два и номер три были в револьвере, записанном как вещественноедоказательство номер один.

С каждым словом Рэдфилда лицо судьи становилось все мрачнееи мрачнее.

— Что вам удалось выяснить относительно пустых гильз — тех,которые были извлечены из револьвера номер один?

— Оба выстрела были произведены из револьвера номер пять, ане из того револьвера, в котором они находились, то есть не из револьвера,представленного суду сержантом Голкомбом.

— Вы хотите сказать, мистер Рэдфилд, что гильзы были вынутыиз оружия, в котором они находились первоначально, и помещены в барабан другогоревольвера?

— Это совершенно очевидно, ваша честь.

— Можете ли вы определить, когда это произошло?

— Нам известно только, что это случилось после выстрела.

— Что вы знаете об остальных пулях? Они тоже были подменены?

— Не знаю, ваша честь.

С минуту судья помолчал, а затем властно произнес:

— Я попросил бы обе стороны воздержаться от любых замечанийдо тех пор, пока суд не выяснит до конца все интересующие его вопросы. МиссЧейни, займите, пожалуйста, свидетельское место.

С одного из кресел в первом ряду поднялся полный лысеющийгосподин и, растягивая слова, медленно произнес:

— Разрешите представиться, ваша честь — Гармон Б. Пассинг,адвокат мисс Чейни.

— Что ж, — проговорил судья, — она имеет право пригласитьсвоего адвоката… Но я повторяю: суд хочет задать несколько вопросов мисс Чейни.

— Мисс Чейни нет в зале, — все так же неторопливо сообщилПассинг.

— Что вы сказали? — нахмурился судья Киппен.

— Простите, ваша честь, но ее здесь нет.

— Почему?

Пассинг развел руками.

— Потому что ее никто не вызывал.

— Она была на вчерашнем заседании.

— Да, ваша честь. Она присутствовала на заседании и давалапоказания.

— Она должна была знать, что суд захочет выслушать ее исегодня.

— При всем моем уважении к суду я вынужден заметить, чтомисс Чейни не получила никакого официального уведомления о желательности ееприсутствия на сегодняшнем разбирательстве.

— Разве?

— Я сожалею, ваша честь, но дело обстоит так. Я со всейтщательностью изучил стенограммы заседания и официальный отчет.

Судья Киппен провел платком по лбу, стирая выступивший пот.Лицо его побагровело.

— И вы посоветовали ей сбежать? Объяснили, что формально кней нельзя будет придраться?

— Я адвокат, ваша честь, — вежливо проговорил Пассинг. — Мояобязанность — в любой ситуации помогать своим клиентам. Я просмотрел материалыследствия и сообщил мисс Чейни, какой выход из создавшегося положения кажетсямне наилучшим.

— Мисс Чейни должна была быть вызвана повесткой, — рассерженнобросил судья Киппен, обращаясь к прокурору. Обернувшись к Пассингу, онпродолжал: — Я думаю, излишне спрашивать, покинула ли мисс Чейни территорию,находящуюся под юрисдикцией суда?