— Руслану я не могу дозвониться сегодня, трубку не берет. Но ты не переживай, такое с ним бывает, когда его мозг переполнен мыслями. Ему сейчас надо очень много думать.

— Я понимаю. Ты знаешь, он встречался с отцом?

— Встречался. Разговор был предсказуем, но от этого не менее отвратительным.

— Значит, его отец не отступился?

— А что был такой вариант? — усмехнувшись, сказал друг. — Лиза, я не думал, что ты такая наивная. Дамир будет до последнего давить на Руслана, ему нужен этот проект. И это вопрос не бабок, не влияния, а вопрос спасения собственной продажной шкуры. Он пообещал очень серьезным людям эту землю, а слово, как говорится, не воробей. За него нужно отвечать, иногда и собственной жизнью.

— Мне страшно.

— Не боись, Лизок. Руслан не так прост, и нужные знакомства тоже имеет. Ты главное не дергайся там, не переживай, и, если Руслан позвонит, постарайся говорить спокойно, не так, как со мной сейчас. Ему нужен холодный ум, а это зависит от тебя. Если ты будешь нервничать и истерить, он сорвется к тебе и запорит всю конспирацию на хрен.

— Я знаю. Я постараюсь. Но меня сжирает эта неопределенность. Пообещай, что ты позаботишься о Ване?

— Могла бы и не просить об этом. Не надо меня такими просьбами обижать.

— Спасибо, Сереж.

— Отдохни там, шесть лет же без отпуска пахала. Позагорай, ягодки покушай, просто выспись.

— Я постараюсь.

— Передаю трубку Ивану.

— Слушаю, — слышу недовольный голос брата. Ему не понравилось, что мы с Сережей разговаривали за его спиной.

— Ванюш, ты только не волнуйся, тебе нельзя. Да и к тому же Руслан и Сергей больше перестраховываются. В общем, эти два друга упекли меня в стационар, так как у меня не проходят головные боли после сотрясения. Здесь, в принципе, лечения никакого, только отдых.

— Если надо, то ты лежи и не нарушай режим.

— Я обещаю. Но и ты в свою очередь пообещай, что будешь беречь себя. И если у тебя что — то заболит, то ты об этом сразу скажешь доктору или Сергею.

— У меня все хорошо. Сегодня доктор мне иголки втыкал в пальцы, и ты представляешь, мне было больно. Я чувствую ноги, Лиза.

— Я рада, Ваня, очень.

— Я, конечно, понимаю, что я не сразу встану и пойду, и на реабилитацию понадобятся, возможно, годы, но я готов к этому. Я понял, к чему надо стремиться.

— Я люблю тебя, родной.

— Ты плачешь?

— От радости.

— Не плачь. Улыбнись лучше.

— Я улыбаюсь.

— Я люблю тебя, сестра. И надеюсь, ты скоро приедешь.

— Как только … выпишут, я сразу к тебе.

****

Въезжая на арендованной машине во двор, я сразу приметил новое авто на стоянке, аккурат под моими окнами. Ещё и не прячутся, собаки. Папа начал охоту. Что ж, ожидаемо. Оставаясь незамеченным, я разворачиваю машину и уезжаю, благо мне есть куда.

На другом конце города, в старом спальном районе я бываю крайне редко, а точнее два раза в год: в день её рождения, и в день смерти. Последний год своей жизни мама провела в этой квартире. Она очень сильно болела, практически не ходила, рак убивал её медленно. Отец не хотел на это смотреть. Он решил эту проблему по — своему, просто купил ей квартиру и перевез, оставив её совершенно одну на двое суток. Узнав об этом, я переехал к ней, нанял сиделку и медсестру, которые помогали ей, когда я был на работе. За этот год мы с мамой очень сильно сблизились, потому что оба понимали, что каждый последующий день может стать для неё последним. Мы о многом говорили, я никогда ей не лгал, а она никогда не осуждала, даже если я рассказывал о чем — то плохом. В последние свои дни она очень печально на меня смотрела, будто хотела что — то сказать, но не решалась. Мне бы спросить, но я все время куда — то спешил. У меня тогда только открывался клуб, и я практически сутками пропадал на работе. Она умерла одна. Меня не было рядом, я был на очередной вечеринке, которую организовывал для нужных людей отца. Мне позвонила сиделка, сообщила, что мама ушла во сне. Я, бросив все дела, уехал к ней, а отец так и остался там, с друзьями. Появился он только через три дня, на похоронах, как положено, в темном костюме и черных очках, закрывающих его бесстыжие глаза. Стоя у её гроба, при этом ни разу на неё не взглянув, он усердно принимал соболезнования от губернатора, мэра и других важных людей. А ведь они тогда пришли не ради него, а ради дочери очень хорошего и честного человека. Все они чтили память моего деда и хорошо знали маму. Только ради неё я не выволок его из зала прощания и не спустил с лестницы. Я позволил ему отыграть его новую роль скорбящего вдовца.

После кремирования мамы, отец сразу продал квартиру, но так до сих пор и не знает, что покупателем был его собственный сын. И теперь эта квартира моё убежище. Открыв двери собственным ключом, я будто снова пришел к ней в гости, ничего за эти десять лет я не поменял в квартире. Её очки до сих пор лежат на тумбочке у кровати, а вещи висят в шкафу. Я не убирал ничего, потому что меня это не напрягало. Я об этом даже не задумывался. Приходил на пару часиков попить чай с её любимым пирожным на кухне, и подумать в тишине, пообщаться с ней мысленно. Я знаю, она всегда мне помогает.

Сейчас же, стоя посреди квартиры, я понимаю, что пришло время попрощаться. Убрать все вещи. Достаю из кладовки пустые коробки и начинаю убирать платья, кофты. Ночь длинная, а спать мне совсем не хочется. Для меня это занятие священно, как ритуал. Я аккуратно и трепетно складываю каждую её вещь, вдыхая в последний раз аромат её духов. Странно, столько лет прошло, а вещи до сих пор пахнут. Мысленно я разговариваю с ней о Лизе, о Ване и своих новых целях и мечтах.

Разбирая шкаф в гостиной, за стопкой книг я нахожу обшарпанную общую тетрадку. Открыв её, понимаю, что это её дневник, который она вела ещё в юности. На полях стоит дата. Маме девятнадцать лет. Знаю, что читать чужие дневники нельзя, но меня манит эта тетрадь. Ведь там написано её рукой, её мечты и ожидания, переживания. Её жизнь глазами юной девочки. Сев прямо на пол посреди множества коробок, я открываю первую страницу.

— Я надеюсь, ты надежно спрятался, — звонит мне Гейнц ближе к полуночи.

— Надежнее не бывает, — отвечаю я, осторожно выглядывая в окно. Парковка свободная, подозрительных машин не наблюдается.

— Заметил придурков в черной бэхе у своего подъезда? — улыбаясь, интересуется Геннадий.

— Их трудно было не заметить. Они либо полные профаны, либо отмороженные.

— Думаю второе. Я что тебе звоню. Такие вот ребята крутятся во дворе Лизиного дома и уезжать не собираются. Я посадил пару ребят у неё в квартире, если эти будут ломиться, парни популярно объяснят, что этого делать не стоит.

— Спасибо, Геннадий Юрьевич.