Лилит воспринимает новость нормально. Давид – приходит в восторг.

– Животное – это не игрушка, – пытается объяснить ему Лилит, когда он заявляет, что каждый день после обеда будет играть с Ренли во дворе.

Давид с важным видом кивает.

– Конечно. Он станет моим другом. Как Калани и Стефан.

Стефан. Эмбер вспоминает открытую улыбку и тонкую мальчишескую шею, выглядывающую из-под ворота тёмной футболки, и просто не может не спросить:

– Как он?

Лилит открывает рот, чтобы ответить, но Давид опережает её, снова вжикая машинкой по полу.

– Было бы здорово, если бы он стал моим папой.

Щёки Лилит чуть розовеют. Эмбер с трудом давит смешок и тут же понимает, что ничего, совсем ничего не знает об отце Давида. Точно так же как и о своём собственном. Это заставляет её посмотреть на маленького улыбчивого мальчика по-другому, почувствовать с ним особое родство, а ещё – нет, не зависть, но радость. Можно быть уверенной: его вещи никогда не окажутся на помойке, и пусть вокруг него, судя по тому, что она видела, никогда не будет вереницы отчимов, но зато рядом с ним всегда будут друзья.

Что до Стефана… Эмбер на секунду представляет его рядом с Лилит (точнее, вспоминает, каким восторгом светились его глаза, когда он на неё смотрел, но это вполне объяснимо, на Лилит сложно смотреть без восторга или, по крайней мере, без уважения) и мысленно отмечает – глупость, конечно, но почему бы и нет. В жизни случается и не такое.

Не то чтобы у неё было много опыта в подобных вопросах.

Не то чтобы у неё было много опыта в подобных вопросах, и именно поэтому Эмбер легко выбрасывает мимолётную фантазию из головы. Ей нужно идти. Ей нужно рассказать обо всём Дженни и Джонни. Кстати, о Дженни и Джонни.

– Нет. – Одним словом Лилит разбивает все её аргументы. Оно сказано мягко, это слово, но твёрдо, и только после долгого взгляда глаза в глаза Лилит чуть смягчается: – Я поговорю с Антонио, Эмбер, но ничего не могу обещать.

Наверное, ей и не нужно ничего обещать – уже того, что Лилит попытается что-то сделать, более чем достаточно. Даже если Антонио не согласится, в рукаве Эмбер уже сейчас есть свой козырь. И пора выложить его на стол – во всяком случае, перед теми, кто ей дорог. Так что, попрощавшись с Лилит, она спешит вернуться туда, где для Ренли наверняка ещё свеж её запах.

Усталость накрывает её по дороге. Спать хочется так нестерпимо, что на повороте Эмбер врезается плечом в стену, а на лестнице едва не падает, запутавшись в собственных ногах, но вовремя хватается за перила. Потревоженное колено немедленно отзывается болью, и именно боль, как ни странно, приводит в себя.

Отосплюсь, обещает себе Эмбер, ещё немного – и отосплюсь.

Она ещё не знает, что на деле получится совсем не немного. И для того, чтобы узнать об этом, ей вовсе не обязательно добираться до комнаты Дженни, всё самое главное разворачивается в зале между двумя коридорами. Громкие возмущённые голоса слышно издалека, и в зал Эмбер вваливается уже напряжённая. Если кто-то где-то кричит, это редко заканчивается хорошо, Эмбер уверена на все сто процентов.

– Я не собираюсь жить в одном доме с собакой, – восклицает Лисса, с отвращением кривя лицо. Словно опасаясь, что к её словам не прислушаются, она повторяет снова и снова: – Это огромная грязная псина, и я не буду с ней жить!

Обычно пустой и просторный, сейчас зал кажется тесным, так много людей здесь собралось. Несмотря на раннее утро, здесь практически все – сонные, хмурые, недовольные (и, если Эмбер хоть сколько-нибудь разбирается в людях, то недовольные, потому что сонные и их разбудили, а не потому что им придётся жить в одном доме с собакой). Только Нина выглядит доброжелательной, но она всегда выглядит доброжелательной, она выступает, чтобы что-то сказать, но взгляд Лиссы заставляет её передумать. Улыбка сползает с круглого лица, глаза становятся тусклыми и безжизненными, как будто её только что ударили.

Эмбер понятия не имеет, что здесь происходит, но уже ощущает, как уютное тепло внутри превращается в жгучую ярость.

– Пусть отсюда уберут этого мерзкого пса. Я не буду с ним жить.

Проталкиваясь вперёд, Эмбер замечает, как хмурится Калани, как поза Джонни становится напряжённой, почти вызывающей, как сама Дженни вскидывается, угрожающе щурясь, как Вик с улыбкой складывает руки на груди – готовится наблюдать. Она замечает, как сразу несколько ртов открываются для того, чтобы дать Лиссе отпор, и на этот раз никто не замолкает, как Нина, но Эмбер оказывается совсем не готовой к тому, чей голос слышится первым.

– Справедливости ради, – с насмешкой говорит Роджер, – ты и не будешь.

Лисса отступает, яростно тряся головой. Рыжие волосы облаком окружают её бледное, злое лицо.

– Мне плевать, что эта собака не в моей комнате, я вообще не хочу находиться с ней в одном здании!

– Ты и не будешь. – Поймав её недоумевающий взгляд, Роджер поясняет: – Послезавтра начнётся финал, и ты отсюда уедешь. Как видишь, не то чтобы тебе пришлось годами жить в одном здании с этой собакой. – Он подражает интонациям Лиссы, и Эмбер слышит чей-то смешок.

Наверное, это смешок Вика. С него станется. Она не знает. Не смотрит.

Эмбер смотрит на Дженни и пытается понять, что та чувствует. Угольно-чёрные брови не двигаются, как будто не могут решить, то ли им подниматься вверх в удивлении, то ли настороженно ползти к переносице. Глаза не отрываются от Роджера: она всё ещё ждёт от него опасности, и это немудрено, но вместе с тем теперь в его присутствии Дженни как будто бы проще, чем раньше. Словно да, она всё ещё помнит, как с самого первого взгляда боялась находиться с ним в одной комнате, но теперь уже знает, почему, и это знание даёт ей силы. Но память, память всё ещё подводит, щекочет нервы и заставляет дрожать. Тому, что пытался сделать с ней Роджер, нет прощения, и нет оправдания, и срока давности тоже нет, и никакого времени не хватит на то, чтобы окончательно успокоиться. Дженни держится и держится хорошо, но Эмбер видит, как трясущиеся пальцы зарываются в шкуру Ренли, и понимает: до предела осталось не так уж и много.

И то, что сейчас делает Роджер, вовсе не помогает.

Полюса не должны смещаться, это слишком всё усложняет. Если человек однажды причинил тебе боль – он плохой, с этой мыслью становится проще выжить и успокоиться. Но что делать, если этот плохой человек берётся тебя защищать? Как поступать с сегодняшней благодарностью и вечной невозможностью простить за вчерашнее? Как жить в мире, где тот, кто вчера был бесконечно виноват, сегодня пытается сделать доброе дело?

Это разные плоскости, и Роджер всегда будет виноват перед Дженни, и точно так же теперь она должна всегда быть ему благодарна за эту защиту. К чёрту. У Дженни есть, кому её защитить.

Эмбер делает шаг.

Дженни прижимается к Ренли, и Ренли скалится, показывая жёлтые, поломанные клыки.