Все бы ничего, если бы за фасадом стройного ансамбля высшего государственного органа «власти» и его вспомогательного аппарата не скрывался малопривлекательный партийно-чекистский задник.

М. И. Калинин, прекрасно знавший о феноменальной памяти генсека, вполне допускал в первой половине 1930-х гг., что И. В. Сталин припомнит ему «болотную» позицию во время дискуссии с Правыми. Не случайно 27 ноября 1932 г. он выдал на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦК ВКП(б) по вопросу «О группе Смирнова А. П., Эйсмонта и др.» фразу, не вошедшую в текст правленой стенограммы: «Я столько реплик даю во время обсуждения вопросов ЦК, что, знаете, при случае можно было бы меня притянуть, но ведь это есть реплики при обсуждении того или [иного] предмета»{508}. Не мог прибавить М. И. Калинину энтузиазма и тот факт, что «право-левая группировка», которую, собственно, и распинали на объединенном заседании, всерьез рассматривала его кандидатуру на пост генсека (помимо Калинина рассматривались в случае успеха кандидатуры одного из лидеров группировки – А. П. Смирнова, а также, что характерно, К. Е. Ворошилова{509} – ближайшего калининского товарища по «болоту»).

Однако И. В. Сталин, как всегда, оказался хитрее: поскольку в руководящем ядре ЦК было крайне мало выходцев из рабочих и крестьян, он не тронул ни М. И. Калинина, ни К. Е. Ворошилова, а для начала атаки на советский и российский парламенты (ЦИК СССР и ВЦИК) выбрал самое слабое звено – секретаря ЦИК СССР А. С. Енукидзе, возглавлявшего весь аппарат Кремля.

Еще 30 ноября 1926 г. объединенное заседание Секретариатов ЦИК СССР и ВЦИК постановило: «1. Признать необходимым образование особого управления Кремлем при ЦИК Союза ССР, объединяющего как охрану, так и все хозяйство Кремля (включая правительственные, музейные здания, а также здания военного ведомства и жилищные помещения). 2. Подчинить Управление Кремлем в хозяйственном и административном отношениях коменданту Кремля – с непосредственным подчинением его секретарю ЦИК Союза ССР. 3. Для обсуждения и разрешения общих вопросов, как-то: ремонт и распределение помещений, занимаемых правительствами Союза ССР и РСФСР, охрана их, связь, пропуска в Кремль, использование дворца и Большого театра и т. п., затрагивающих непосредственно интересы высших правительственных учреждений, находящихся в Кремле, – ЦИК Союза, ВЦИК (так в документе. – С.В.), СНК Союза и РСФСР, – создать тройку в составе секретаря ЦИК Союза ССР, секретаря ВЦИК и председателя СНК или его заместителя. 4. Все расходы по содержанию Кремля, всех зданий, находящихся в Кремле (правительственных, военного ведомства и музейных), капитальный и текущий ремонт и хозяйственное обслуживание их (освещение, отопление и канализация), а также расходы по содержанию клуба им. Я. М. Свердлова произвести по особой смете Управления Кремлем, включая ее в бюджет ЦИК Союза ССР. 5. В связи с пунктом 4-м настоящего постановления, ассигнованные по смете ВЦИК на 1926/1927 г. на текущий ремонт зданий, находящихся в Кремле, перечислить в смету Управления Кремлем. 6. Большой театр в отношении охраны и управления и во время съездов Всесоюзного, Всероссийского, партийных и профессиональных – подчинить коменданту Кремля. Все расходы, связанные с охраной и содержанием Большого театра для указанных выше целей, произвести по смете Управления Кремлем. 7. Поручить финансовым отделам ЦИК Союза и ВЦИК, в соответствии с пп. 4-м и 7-м настоящего постановления, выработать смету на 1926/1927 г., а также смету на восстановление Кремля. 8. Поручить т. Петерсону разработать проект Положения об управлении Кремлем и внести его на обсуждение Президиумов ВЦИК и ЦИК Союза ССР. 9. Настоящее постановление внести на утверждение Президиума ВЦИК и ЦИК Союза ССР»{510}.

Причин выбора Хозяином в качестве объекта для атаки именно А. С. Енукидзе было несколько.

Во-первых, А. С. Енукидзе действительно «морально разложился» и потому представлял собой удобный объект для критики и решительных действий «борца за нравственность», достойного Октавиана Августа. По мемуарному свидетельству Л. Д. Троцкого, со введением нэпа «…нравы правящего слоя стали меняться более быстрым темпом. В самой бюрократии шло расслоение. Меньшинство (к которому, вопреки заявлениям Троцкого, не относились ни он сам, ни, заметим попутно, его сестра, «шлейф» салона которой тащил за собой в качестве сомнительной ценности политического «багажа» Лев Каменев. – С.В.) по-прежнему жило у власти не многим лучше, чем в годы эмиграции, и не замечало этого. Когда Енукидзе предлагал Ленину какие-нибудь усовершенствования в условиях его личной жизни, Ленин, который жил очень скромно, отделывался одной и той же фразой: «В старых туфлях приятнее»»{511}. В данном случае примечательно, что вождю мировой революции, никогда не путавшему партийную кассу с собственным кошельком, предлагал улучшить свое материальное положение именно А. С. Енукидзе.

Во-вторых, никто не смог бы упрекнуть И. В. Сталина в пристрастном отношении, поскольку у любых нормальных людей крестный отец детей – член семьи (секретарь ЦК ВКП(б) был настоящим политиком, который бы никогда не позволил шантажировать себя родственникам).

В-третьих, «милый» «Авель»{512} был, как и К. Е. Ворошилов, связан узами дружбы с вождями разгромленной Правой оппозиции, и прежде всего – с А. И. Рыковым. Именно дружеские симпатии, в связи с отсутствием ярко выраженных политических взглядов (как и в случае с К. Е. Ворошиловым), предопределили уход А. С. Енукидзе в «болото» во время дискуссии «генеральной линии партии» с Правыми.

Наконец, Л. Д. Троцкий, уделив как всегда повышенное внимание собственной персоне, вполне объективно написал в своем сочинении о И. В. Сталине: «В 1923 г., – пишет Бармин, – Центральный комитет партии предоставил 20 мест офицерам, закончившим академию в новом доме отдыха в Марьине. “Когда я в первый раз вошел в большую столовую со сверкающими кристаллами под люстрами, буфетом, отягощенным фруктами, где голоса и смех распространяли отголосок радости, я не мог думать ни о чем, кроме размера лишений, через которые мы прошли в последние годы”. Это был, несомненно, со стороны Центрального комитета первый шаг для предоставления исключительных привилегий наиболее важным группам бюрократии, прежде всего командному составу. По существу дела это был политический подкуп, важное орудие в той кампании, которая открывалась против главы военного ведомства (самого Троцкого, из-под которого в 1924 г. убрали его верного заместителя по РВСР – РВС СССР Склянского и которого самого снимут с поста председателя РВС СССР в 1925 г. – С.В.). Организация банкетов “старой гвардии” ложилась в значительной мере на Енукидзе. Теперь уж не ограничивались скромным кахетинским. С этого времени и начинается, собственно, то “бытовое разложение”, которое было поставлено в вину Енукидзе тринадцать лет спустя. Самого Авеля вряд ли приглашали на интимные банкеты, где завязывались и скреплялись узлы заговора. Да он и сам не стремился к этому, хотя, вообще говоря, до банкетов был не прочь. Борьба, которая открылась против меня, была ему совсем не по душе, и он проявлял это, чем мог. Енукидзе жил в том же Кавалерском корпусе, что и мы. Старый холостяк, он занимал небольшую квартирку, в которой в старые времена помещался какой-либо второстепенный чиновник. Мы часто встречались с ним в коридоре. Он ходил грузный, постаревший, с виноватым видом. С моей женой, со мной, с нашими мальчиками он, в отличие от других “посвященных”, здоровался с двойной приветливостью. Но политически Енукидзе шел по линии наименьшего сопротивления. Он равнялся по Калинину»{513} с его «болотной» позицией.