– К Гороховым совсем в другую сторону, – возразил участковый. – Лясь, ну колись, к кому мы едем?

– Уже все, приехали, – сказала я. – Останови тут.

– Тут?! – Митяй нажал на тормоз и всем корпусом развернулся ко мне. – Ляся, ты в уме ли? Тут дядя Боря живет, а он нормальный мужик и даже наш родственник…

Я молча выбралась из машины и зашагала к калитке, не сомневаясь, что Лизка с Митяем от меня не отстанут. Как бы они ни чтили святость родственных уз, а умереть на месте от любопытства не захотят, я уверена.

И точно: за моей спиной захлопали автомобильные дверцы, заскрипели по снегу торопливые шаги.

Ритуальное «Хозяева-а-а, есть кто дома?» кричать не пришлось, калитка нужного дома была не просто распахнута, а еще и подперта обломком кирпича.

Во дворе, приглушенно жужжа и рыча, деловито копошилось дитя в дутом зимнем комбинезоне: лопаткой сыпало в большой игрушечный грузовик рыхлый снег, везло его за ворота. Судя по многочисленным следам маленьких колес, это был уже далеко не первый рейс.

– Какой хороший мальчик! – умиленно сказала Лизка и машинально погладила свой живот под пальто.

Дитя разогнулось и обернулось к нам, показав суровую веснушчатую физиономию в обрамлении пары заиндевевших косичек.

– Это ты, Маня? Надо же, а во времена моего детства девочки в куклы играли! – простодушно удивился Митяй.

– Вот вам пример победы феминизма и торжества гендерного равенства, – пробормотала я и спросила: – Девочка, взрослые дома есть?

– Только Васька, – ответила водительница грузовика, возвращаясь к своей неженской работе.

Она заложила крутой вираж в обход столба, поддерживающего навес над калиткой, и выкатилась на улицу.

Лизка поморщилась: Васька, нелестно охарактеризованный дедулей с метеостанции, за ответственного взрослого мог сойти с большой натяжкой, но я не стала капризничать.

– И где же он? – покричала вслед Мане-водиле.

– В студи-и-и! – Девочка снова завела свой транспорт во двор и на ходу, не разгибаясь, махнула рукой вверх: – Там!

Мы дружно задрали головы.

«Там» был чердак. И дымящая печная труба. И жемчужно-серое утреннее небо, раздумывающее, а не просыпаться ли ему уже последним зимним снежком.

Исходя из представленных возможностей, Митяй уверенно выбрал чердак и первым зашагал вверх по пристроенной сбоку дома лестнице.

Уже на ступеньках я услышала нежные мелодичные звуки. Не музыку, но что-то похожее…

– Ага! – победно и грозно вскричал Митяй, остановившись и перекрыв нам с Лизкой выход с лестницы на чердак.

Я вытянула шею и поверх плеча брата заглянула в помещение, вовсе не похожее на классический деревенский чердак.

Ну да, это была студия. Просторная, светлая, с большими окнами в скатах крыши.

– Да проходите уже, мне ничего не видно! – разволновалась Лизка и продавила внутрь меня и мужа разом.

– Здоров, Василий! – насмешливо молвил Митяй и, уперев руки в бока, пошел по скрипучим деревянным полам, оглядывая сложное сооружение в центре студии.

Эта конструкция походила на гибрид рогатой вешалки и открытого кухонного шкафа. На деревянных перекладинах, полочках и крючках в хаотичном порядке помещались разнокалиберные металлические предметы. В широком потоке солнечного света из верхних окон их начищенные бока слепяще сверкали, и я не сразу увидела парня, при нашем появлении испуганно забившегося в темный угол.

– Что ж, следствию все ясно! – объявил Митяй и отвесил звучный щелбан золотому тазу в центре странной конструкции.

Бэмммс! – поплыл густой малиновый звон.

– Зины Дятловой таз для варенья! – прокомментировал довольный Митяй и потянулся к металлическим блестяшкам двумя руками. – А это ботало коровы Петровой!

Бряк-звяк! – отозвалось коровье ботало.

– Кувшин Федоры Васильченковой!

Боммм!

– И твои, Ляся, с давно усопшими лошадками бубенцы!

Я с удовольствием отметила, что наши с лошадками бубенцы – самые заливистые и голосистые.

– А это чье, я не знаю? – Митяй оглянулся на парня в углу.

– Полагаю, это колокольчик бабки Лукьянихи, он заменял ей звонок на калитке, – сказала Лизка.

– О, что я вижу! – Митяй проследовал в угол и вышел оттуда с добычей. В одной руке у него была знакомая нам нестандартная шахматная коробка, другой участковый тянул за шиворот поникшего парня. – Василий, ты ничего не хочешь нам объяснить?

– Это не то, что вы думаете… – пролепетал Василий.

– А что тут думать? – участковый добавил в голос суровости. – Ты, гражданин Петров, у нас преступник, вор…

– Нет, Митя, – влезла я, – гражданин Петров Василий Борисович у нас подающий большие надежды юный художник, тонко чувствующий эклектику, работающий на стыке разных видов искусства и парадоксально объединяющий скульптуру, сценографию и арт-мьюзик. Во всяком случае, именно так написано на сайте выставки, для которой Василий и подготовил данную работу. Это, кстати, та же выставка, куда пойдут Андрюшины истуканы.

– Да? – Митяй удивился. – Вот эта дребедень пойдет на одну выставку с монументальными чурбанами?

– В том-то и дело, – я посмотрела на Василия. – Да, Вась? Тебе же прочили большой успех?

– Но не такой большой, как Соколову, – угрюмо пробурчал парень.

– Ага! Я поняла! – Лизка хлопнула в ладоши. – У нас тут новейшая история Моцарта и Сальери! Вот этот мальчик… – она ткнула пальцем в Василия, и тот ойкнул, – решил, что эта его эклектика… – она ткнула в колокольчик, и тот звякнул, – заслуживает того, чтобы стать гвоздем программы! А поскольку место того гвоздя уже забили Андрюшины истуканы, ребенок решил устранить соперника, испортив его работу!

– Я не ребенок, – буркнул юный талант.

– Ага, ты вор. И должен сидеть в тюрьме! – рявкнул на него Митяй.

– Да что я сделал-то?! Ну, коробку с камешками взял и головы снял, так это же только на время, до выставки, потом я все вернул бы! – заныл Василий, потирая затылок, потому как строгий участковый не затруднился отвесить ему затрещину.

– Ага, вернул бы! – не поверила Лизка. – Да ты головы в лес отволок, а там их едва на дрова не забрали!

– Кто ходит по дрова зимой, когда снега по пояс? – удивился парень.

– Например, Дятловы! – охотно объяснила подружка и грозно нахмурилась. – И тетка Зина, между прочим, едва с ума не сошла, увидев лесные пни с лицами!

– Я не хотел…

Парнишка уже чуть не плакал.

– Похоже, и вправду не хотел, – тихо сказала я Митяю.

– Хотел, не хотел… А натворил делов, дурачина! – Братец расщедрился на второй подзатыльник.